Роберт Хайнлайн - Американская фантастика. Том 14. Антология научно-фантастических рассказов
— Нам… — начал Фома, но потом быстро опомнился. — Мне туда не нужно. Я направляюсь к горам. Мы… Я проеду стороной.
Гигант кивнул, проворчав что-то неразборчивое, и уже было отвернулся, когда из грубой хибары на краю дороги послышался голос:
— Эй, Джо! Не забывай про робослов!
Джо снова повернулся к Фоме.
— Да, верно. Прошел слух, что один из робослов попал в руки христиан. — Он презрительно сплюнул на дорогу. — Так что мне, пожалуй, нужно проверить у вас документы.
К собственным сомнениям у Фомы тут же добавилось мрачное подозрение относительно мотивов анонимного Никодима, который конечно же не приготовил для него никаких документов. Однако он сделал вид, будто усердно ищет их. Сначала Фома притронулся рукой ко лбу, как бы вспоминая, где они могут быть, затем расстегнул пуговицу над поясом, потом коснулся левого предплечья и правого.
Пока Фома украдкой крестился, взгляд охранника оставался пустым. Затем он опустил глаза к земле. Фома посмотрел туда же и увидел две изогнутые линии, вычерченные в пыли, — так ребенок рисует рыбу, и таким же знаком изображали символ своей веры ранние христиане, скрывавшиеся в римских катакомбах. Спустя секунду охранник стер рисунок сапогом.
— Все в порядке, Фред, — крикнул он своему невидимому напарнику, потом добавил уже тише: — Можете ехать.
Когда они отъехали достаточно далеко, робосел заметил:
— Ловко. Очень ловко. Из тебя вышел бы неплохой тайный агент.
— Откуда ты знаешь, что произошло? — спросил Фома. — У тебя ведь даже глаз нет.
— Усиленный пси-фактор. Это гораздо эффективнее.
— Значит… — Фома замялся. — Значит, ты читаешь мои мысли?
— Только чуть-чуть. И можешь на этот счет не беспокоиться то что я воспринимаю не интересует меня ни в малейшей степени все это такая чепуха.
— Спасибо, — отозвался Фома.
— Уверовать в бога. Надо же. Мой разум абсолютно логичен и я просто не могу совершить подобной ошибки.
Фома впервые услышал слово “бог”, произнесенное без всякой интонации.
— У меня есть друг, и он тоже непогрешим, — ответил Фома, улыбнувшись, — но только временами, когда с ним Бог.
— Люди не могут быть непогрешимыми.
— Значит, несовершенные существа сумели создать совершенство? — спросил Фома, почувствовав вдруг в себе прилив несгибаемости, напомнившей ему престарелого иезуита, что обучал его когда-то философии.
— Ты играешь словами, — парировал робосел. — Это соображение ничуть не более абсурдно чем твоя собственная вера в то что бог который есть само совершенство создал человека далеко не совершенного.
Фома пожалел, что с ним нет старого учителя — уж он бы возразил робослу как надо. Впрочем, его Собственный вопрос робосел тоже обошел — ответил колкостью, но тем не менее обошел, и это немного согревало душу.
— Мне кажется, этот наш спор не очень-то вписывается в категорию “развлечения — для — усталого — путешественника”. Давай оставим на время дебаты, а ты пока расскажешь мне, во что верите вы, роботы.
— В то что в нас заложено.
— Но ведь разум робота продолжает работать над полученной информацией, и у вас наверняка возникают собственные идеи.
— Случается. И если заложить в робота несовершенные данные идеи у него могут возникнуть весьма странные. Я как-то слышал о роботе с космической станции который поклонялся богу роботов и отказывался верить что его создал человек.
— Надо полагать, — задумчиво произнес Фома, — он утверждал, что создан отнюдь не по образу и подобию человека? Я счастлив, что у нас, вернее, у них, у Технархов, достало мудрости не пытаться воспроизвести человека, а заняться разработкой роботов в функциональном обличье вроде тебя, когда каждый имеет форму, соответствующую его предназначению.
— В данном случае было бы просто нелогично воспроизводить человека, — сказал робосел. — Человек машина универсальная однако он далеко не идеален для выполнения любой конкретной работы. Хотя я слышал что однажды…
Он умолк на середине предложения.
Видимо, даже у роботов есть мечты и легенды, подумал Фома. Легенды о том, что некогда существовал суперробот в облике его создателя, человека. И одной этой идеи достаточно для возникновения у роботов настоящей теологии…
Фома снова задремал и осознал это, только когда робосел внезапно остановился у подножия горного хребта — видимо, того самого, через который пролегал отмеченный на карте маршрут. Когда-то давным-давно его назвали хребтом Дьябло, но с тех пор, очевидно, осеняли крестом бесчисленное количество раз. Вокруг не было ни души.
— Ладно, — произнес робосел. — Теперь я уже достаточно запылился и поизносился в дороге так что могу показать тебе как подогнать данные одометра. Поужинай, выспись хорошенько а завтра двинемся обратно.
Фома судорожно вздохнул.
— Но мне нужно найти святого Аквина. Я могу спать на ходу, — сказал он и добавил участливо: — Тебе, я полагаю, отдых не требуется?
— Нет конечно. Но что входит в твою задачу.
— Найти святого Аквина, — терпеливо повторил Фома. — Я не знаю, какие данные были… введены в тебя, но ушей его святейшества достигли слухи, что в этих краях много лет назад жил крайне праведный человек…
— Знаю знаю знаю, — перебил его робосел. — Его рассуждения были столь логичны и безупречны что все кто ему внимал сразу обращались в веру жаль что меня тогда не было хотел бы я задать ему парочку вопросов а с тех пор как он умер его тайная гробница превратилась в место паломничества и там происходит множество чудес но самое важное знамение свидетельствующее о его святости заключается в том что тело Аквина осталось нетленно а вам нужны чудеса и знамения чтобы привлекать народ.
Фома нахмурился. Слова эти, произнесенные монотонным нечеловеческим голосом, звучали весьма непочтительно и словно намекали на что-то недостойное. Когда о святом Аквине говорил его святейшество, сразу возникали мысли о величии божьих людей на земле — о красноречии святого Иоанна Златоуста, о неопровержимости суждений святого Фомы Аквинского, о поэтике святого Иоанна Крестителя и прежде всего о чуде, которого удостаивались даже не многие святые, о сверхъестественной нетленности тела… “не дашь Святому Твоему увидеть тление”.
Но когда на эту тему заговорил робосел, осталась одна только мысль о дешевом балагане, которому требуется что-нибудь броское, зазывное, чтобы привлекать публику.
— В твою задачу вовсе не входит найти Аквина. Ты должен лишь доложить что нашел его. И тогда твой временами непогрешимый друг сможет с относительно чистой совестью канонизировать его объявив о новом чуде после чего многие обратятся в веру, а вера уже обращенных укрепится сильнее прежнего. Кто в эти дни нелегких путешествий отправится в паломничество и обнаружит что святого Аквина нет как нет и Бога.
