Паоло Бачигалупи - Заводная и другие (сборник)
– Бомбить доки перестали.
– Мы теперь одни, – тихо произносит Паи.
44
Она просыпается от тишины. Эмико провела вечер в тяжелой дреме, постоянно прерываемой эхом гулких взрывов, пронзительным воем мощных пружин и скрежетом жгущих уголь танков. Но все эти звуки далеко, бои идут в других кварталах. После стычек улицы завалены телами, о которых теперь, переключившись на настоящую войну, уже забыли.
Над городом повисло странное затишье. Редкие свечи мерцают в тех окнах, из-за которых следят за происходящим в истерзанном полночном городе. Газовые фонари не горят ни на домах, ни вдоль улиц – кругом сплошная тьма. То ли весь метан вышел, то ли кто-то наконец перекрыл трубы.
Эмико встает из кучи мусора, морщась от запаха банановой кожуры и дынных корок. В отсветах огненной зарницы видны лишь несколько столбов дыма – и больше ничего. Улицы пусты. Лучше времени не придумаешь.
Она смотрит на башню. Там, на шестом этаже – квартира Андерсона-самы. Вот куда бы ей попасть. Поначалу рассчитывала просто пробежать через центральный вход и подняться по лестнице, но двери заперты, рядом ходит охрана, а сама она теперь слишком хорошо известна, и потому прямого пути ей нет. Зато есть непрямой путь.
Ей жарко, страшно жарко. От зеленого кокоса, найденного и разбитого еще вечером, осталось лишь дразнящее воспоминание. Подняв голову, она снова пересчитывает балконы – там вода и воздух посвежее, там спасение и временное укрытие. Осталось залезть.
Вдали слышен гул, потом треск, будто от фейерверков. Эмико понимает, что ждать больше нельзя, и лезет на первый из двух нижних балконов – оба забраны решеткой, рукам есть за что ухватиться.
Она замирает на третьем, открытом, тяжело дышит, борясь с растущим в ней жаром и головокружением, смотрит вниз, на манящую мостовую, потом поднимает голову, глядит на четвертый балкон, собирается, прыгает – рука, к счастью, нащупывает удобный выступ – и тянет себя наверх. Здесь некоторое время сидит на перилах – внутренний жар от физических усилий все нарастает, – затем делает глубокий вдох, прыгает снова – пальцы находят, за что зацепиться, – повисает над пустотой, смотрит вниз и тут же об этом жалеет: теперь улица совсем далеко. Часто и тяжело дыша, она влезает на балкон.
В квартире за окном темно, все неподвижно. Эмико наудачу дергает прутья решетки, но та на замке. Что угодно отдала бы сейчас за воду – ей бы попить, облить лицо и тело, но ограда устроена так, что не сломать.
«Значит, еще один прыжок».
Она подходит к краю балкона. Ладони – единственное, что потеет, как у обычных людей, – скользкие, будто смазаны маслом. Пружинщица старательно трет их об одежду, пытаясь высушить. Жар, который не находит выхода, охватывает ее целиком. Покачнувшись от головокружения, Эмико встает на самую кромку. Приседает. Замирает. Прыгает.
Пальцы царапают выступ и соскальзывают.
Она сильно ударяется о перила – ребра пронзает боль – и падает на горшки с вьющимся жасмином. Сильная резь в локте.
Эмико лежит среди черепков, вдыхает аромат цветов, смотрит на чернеющую на ладонях кровь и беспрестанно стонет. Тело, вымотанное прыжками и карабканьем, пылает. Наконец она кое-как встает, придерживая поврежденную руку, смотрит на окно и ждет, что сейчас кто-нибудь выскочит из-за решетки. Однако в квартире по-прежнему темно.
Эмико ковыляет к перилам и, облокотившись о них, смотрит на свою цель.
«Глупая девчонка. Ради чего стараешься спасти свою жизнь? Прыгни вниз и умри – так будет проще».
Пружинщица смотрит на чернеющую улицу и не находит ответа. Что-то в генах, заложенное так же глубоко, как желание угождать, не дает ей убить себя.
Она с трудом залезает на перила, неуклюже балансирует, придерживает ноющую руку, смотрит наверх, молит Мидзуко Дзидзо, бодхисаттву пружинщиков, смилостивиться, вытягивает вверх здоровую руку и прыгает, надеясь спастись.
Пальцы цепляют выступ… и соскальзывают.
Эмико выбрасывает вверх раненую руку, хватается, связки в локте трещат, потом одна от другой с хрустом отходят кости. Она скулит, судорожно втягивает воздух, хрипит, давясь слезами, тянет вверх другую руку, впивается в выступ, разжимает раненую ладонь. Порванная конечность – сгусток пылающей боли – безвольно падает. Пружинщица повисает над пустотой, тихо стонет, готовясь к новой пытке, потом хрипло вскрикивает, выбрасывает наверх больную руку и хватается ею за перила.
«Давай, давай, еще немного».
Она переносит вес на истерзанную конечность – в глазах искры от боли, – с яростным стоном закидывает ногу, нащупывает железную опору и, сжав зубы, тянет себя наверх, борясь с желанием упасть на землю.
«Еще чуть-чуть».
Ей в лоб тычут стволом.
Эмико открывает глаза. Это девочка – держит пружинный пистолет дрожащими руками, смотрит испуганно и шепчет:
– Вы были правы.
За ней темнеет силуэт старого китайца. Лица не разглядеть. Оба, склонившись над краем балкона, глядят на повисшую над пустотой Эмико.
Ладони пружинщицы начинают соскальзывать. Боль делается почти невыносимой.
– Пожалуйста… Помогите.
45
В командном центре Аккарата, помигав, гаснут газовые светильники. Наступает темнота. Андерсон удивленно вскакивает. Бои уже некоторое время идут беспорядочно – и так по всему городу. Зеленые точки фонарей на улицах Крунг Тхепа мерцают и исчезают один за другим. Местами – там, где пока происходят стычки, – видно оранжевое пламя, поедающее всепогодку, но зеленых огоньков больше нет. Город окутывает тьма, почти такая же густая, как и над лежащим за дамбами океаном.
– Что случилось? – спрашивает Андерсон.
Суету, царящую в командном центре, освещают только тусклые компьютерные мониторы. С балкона приходит Аккарат. Включаются аварийные лампы с ручным заводом и отбрасывают блики на его довольное лицо.
– Мы заняли метановые заводы. Страна – наша.
– Уверены?
– Якорные площадки и доки взяты, белые кители сдаются – их командующий дал слово. Сложат оружие безо всяких условий – приказ сейчас передают по их частотам. Некоторые, конечно, посопротивляются, но город – наш.
Андерсон потирает сломанные ребра.
– То есть мы свободны?
– Естественно. Чуть позже я велю проводить вас по домам – порядок на улицах наступит не сразу. – Улыбаясь, министр добавляет: – Думаю, вы будете очень довольны новой властью в королевстве.
Несколько часов спустя бывших пленников отводят к лифту, внизу их ждет личный лимузин Аккарата.
Понемногу светает.
Карлайл замирает у машины, глядит вдаль, на желтую полоску на горизонте, и говорит:
– В кои-то веки происходит то, чего я не ожидал.
