Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 2
— Да, Кип.
Она изготовилась к бою и замерла.
Открылась внутренняя дверь, и в проеме появилась фигура. Я увидел, что Крошка целится, и завопил по радио:
— Не стреляй!
Но не успел я крикнуть, как она бросила оружие и рванулась вперед.
Это были «соплеменники» Мэмми.
Двое из них унесли Мэмми, но потребовалось шестеро, чтобы нести меня. Они все время тихо напевали, пока мастерили носилки. Прежде чем меня подняли, я принял еще одну таблетку кодеина, так как даже при их аккуратности каждое движение причиняло мне боль. Долго нести меня им не пришлось, потому что их корабль приземлился прямо у входа в туннель на дорогу, по которой я полз. Во всяком случае, мне хотелось так думать.
Когда наконец мы оказались в полной безопасности, Крошка раскрыла мне шлем и расстегнула молнии на груди скафандра.
— Они просто чудо из чудес, правда, Кип?
— Ага, — в голове стоял туман, но чувствовал я себя лучше. — Когда стартуем?
— Уже стартовали.
— Они везут нас домой? Не забыть бы сказать мистеру Чартону, что его кодеин мне здорово помог.
— Боже, что ты! Мы летим на Вегу. Я потерял сознание.
9
Мне снилось, что я дома, и я мгновенно проснулся от знакомой мелодии.
— Мэмми!
— Доброе утро, сынок. Очень рада, что тебе лучше.
— Я себя чувствую просто чудесно. Прекрасно выспался, — выпалил я, уставившись на нее во все глаза. — Но ведь вы же умерли! — непроизвольно вырвалось у меня.
Ответ ее звучал ласково, но с оттенком укоризны, как обычно поправляют детей, проявивших бессознательную бестактность.
— Нет, милый, я просто замерзла. Я не такая хрупкая, как тебе, судя по всему, кажется.
Моргнув от удивления, я снова впился в нее глазами.
— Так это был не сон?
— Нет, не сон.
— Я думал, я вернулся домой, и… — попытался сесть, но сумел лишь поднять голову. — Но ведь я дома!
Мы были в моей комнате! Стенной шкаф для одежды, за спиной Мэмми — дверь в холл, справа мой письменный стол, заставленный книжками, а над ним вымпел нашей школы; окно, в которое стучит ветками старый вяз, и листья его, пронизанные солнечным светом, шевелит ветерок. А моя любимая логарифмическая линейка лежала там, где я ее оставил.
Голова шла кругом, но я во всем разобрался. Все произошло наяву, а глупый конец — «полет на Вегу», померещился во сне от кодеина.
— Вы привезли меня домой?
— Мы привезли тебя домой, в твой второй дом. Ко мне.
Кровать подо мной заходила ходуном. Я хотел вцепиться в нее, но руки не двигались. Мэмми продолжала:
— Ты нуждался в своем гнезде, и мы тебе его приготовили.
— Я ничего не могу понять, Мэмми.
— Мы знаем, что в родном гнезде птица легче выздоравливает. И постарались воссоздать твое.
В том, что она пропела, не было, конечно, ни «птицы», ни «гнезда», но даже в полном издании словаря Уэбстера вы вряд ли найдете более подходящие эквиваленты для ее «слов».
Чтобы успокоиться, я сделал глубокий вдох. Я все понял, ведь что-что, а объяснять она умела. Я был не в своей комнате, все это просто очень похоже сымитировано. Но я еще не пришел в себя.
Присмотревшись повнимательней, я удивился, что мог так ошибиться.
Косой свет падал в окно не так, как обычно. На потолке не было заплат, которые появились с тех пор, как я мастерил себе на чердаке тайное убежище и пробил молотком штукатурку. Книги стояли слишком ровно и казались чистенькими, как конфетные коробки.
Общий эффект был потрясающе удачен, но детали не удались.
— Мне нравится эта комната, — пропела Мэмми, — она похожа на тебя, Кип.
— Мэмми, как вам это удалось? — спросил я слабым голосом.
— Мы расспросили тебя. И Крошка помогла.
«Но ведь Крошка никогда не видела моей комнаты», — подумал я и только потом сообразил, что она достаточно насмотрелась американских домов, чтобы выступать в роли консультанта по интерьеру.
— Крошка здесь?
— Она скоро придет.
Если Мэмми и Крошка были со мной, дела обстояли явно неплохо. Вот только…
— Мэмми, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Положив мне на лоб свою маленькую теплую лапку, Мэмми склонилась надо мной, и я ничего не видел, кроме ее огромных глаз.
— Ты очень сильно пострадал, но сейчас выздоравливаешь. Не волнуйся.
Если Мэмми говорит «не волнуйся», то волноваться и не о чем. Тем более что делать стойку на руках у меня настроения не было. Мне вполне хватало, что я мог смотреть в ее глаза. В этих глазах можно было утонуть, можно было погрузиться в них и плавать, как в воде.
— Хорошо, Мэмми. — Тут я вспомнил кое-что еще. — Скажите, вы ведь замерзли?
— Да.
— Но ведь вода, замерзая, разрывает живые клетки. Во всяком случае, так принято считать.
— Мое тело никогда не поддается этому, — ответила она, поджав губу.
— Вот как… — задумался я. — Только не погружайте меня в жидкий воздух! Я не создан для этого.
Опять в ее песне послышался снисходительный юморок.
— Мы постараемся тебе не повредить. — Она выпрямилась и пропела: — Крошка идет.
Раздался стук и послышался голос Крошки:
— Можно войти?
Ждать ответа она не стала; сомневаюсь, чтобы это вообще входило в ее привычки, а вошла без всяких церемоний.
Помещение, которое я увидел сквозь открывшуюся дверь, напоминало верхний холл нашего дома. Здорово они поработали!
— Входи, милая!
— Конечно, можно, Крошка! Ты ведь уже вошла!
— Не ехидничай.
— Чья бы корова мычала. Привет, малыш!
— И тебе привет.
Мэмми скользнула в сторону.
— Долго не задерживайся, Крошка. Его нельзя утомлять.
— Не буду, Мэмми.
— До свидания, дорогие мои.
— Когда в моей палате приемные часы? — спросил я.
— Когда она разрешит.
Крошка стояла, уперев руки в бока, и разглядывала меня. Впервые за все время нашего знакомства она была отмыта дочиста: розовые щеки, пышные волосы — может, она и впрямь будет хорошенькой лет через десять. Одета она была как обычно, но одежда была выстирана, все пуговицы на месте и дыры искусно были заделаны.
— Так-так, — вздохнула она. — Похоже, что тебя можно не выбрасывать на свалку.
— Я в полном порядке. А ты как? Крошка сморщила носик.
— Дед Мороз поцеловал. Ерунда. А вот ты разваливался на части.
— Ну да?
— Не могу подробно описать твое состояние, потому что пришлось бы употреблять слова, которые мама сочла бы «неженственными».
— К этим словам мы с тобой непривычные.
