Фрэнк Герберт - Дети Дюны
— Тогда чего же ты боишься? — спросил он, гадая, сумеет ли спровоцировать ее на правдивый ответ.
— Чтобы тебя не съели.
— И тебя накажут.
— Да!
— Но я уже перенасыщен спайсом. Видение каждый миг, — он указал босой ногой на чашу. — Выплесни это в песок. Кто узнает?
— Они следят, — прошептала она.
Он покачал головой, устраняя ее из своих видений, чувствуя, как новая свобода обволакивает его. Нет нужды убивать эту бедную пешку. Она танцует под чужую музыку, не зная даже па, веря, что она все еще сможет разделить ту власть, что соблазняет голодных пиратов Шулоха и Джакуруту. Лито подошел к дверному замку, положил на него руку.
— Когда придет Муриз, — сказала она, — он очень рассердится, что…
— Муриз — торговец пустотой, — ответил Лито. — Моя тетка его обезводила.
Она поднялась на ноги.
— Я пройдусь с тобой.
И он подумал: «Она помнит, как я от нее сбежал. Теперь она явствует, до чего слабой хваткой меня удерживает. Ее видения волнуются внутри нее». Но она не прислушается к этим видениям. Ей надо лишь поразмыслить: а как он может перехитрить плененного червя в узком проходе? Как он сможет жить в Танцеруфте без стилсьюта или фремкита?
— Я должен побыть один, чтобы посоветоваться со своими видениями, сказал он. — Останься здесь.
— Куда ты пойдешь?
— К каналу.
— Ночью косяком пойдет песчаная форель.
— Она меня не съест.
— Червь порой доходит до самого канала. Если ты пересечешь канал… она осеклась, чтобы выразить как бы угрожающий смысл своих слов. — Как я смогу взобраться на червя без крючьев? — спросил он, гадая, не сохранились ли в ней все же крохи от ее видений.
— Ты поешь, когда вернешься? — спросила она, опять приседая на корточки перед чашей, чтобы взять черпачок и еще раз помешать похлебку цвета индиго.
— Всему свое время, — сказал он, зная, что она не в состоянии будет распознать тонкое воздействие Голоса — через внушающую силу которого он превращал свои собственные желания в ее решения.
— Муриз придет и проверит, было ли у тебя видение, — предупредила она.
— С Муризом я разберусь по-своему, — сказал он, отмечая, какими медленными и тяжелыми стали ее движения. В том, как он ею сейчас управлял, отражалась естественная склонность всех Свободных, народа необычайно энергичного на рассвете, но часто одолеваемого глубокой летаргической меланхолией при наступлении тьмы. Ее уже клонило в сон и в сновидения.
И Лито один вышел в ночь.
В небе мерцали многочисленные звезды, и ему видны были громады окружающих круч на фоне звездного неба. Он под пальмами прошел к каналу. Долгое время Лито сидел на корточках у края канала, прислушиваясь к шипению песка в каньоне за водной преградой. Червь маленький, судя по звуку, — несомненно, по этой причине и пойман. Маленького червя легче перевозить. Он подумал о способе ловли червя: охотники глушат его водяным туманом, используя старый метод Свободных, добывающих червя для оргии-обряда преображения. Но этот червь не будет убит окунанием. Он отправится на хайлайнере Союза к какому-нибудь полному надежд покупателю, пустыня которого почти наверняка окажется слишком влажной. Очень немногие представители других миров понимают, какова же должна быть сухость Арракиса, чтобы там сохранился червь. СОХРАНИЛСЯ — почти в прошедшем времени. Потому что даже здесь, в Танцеруфте, воздух был насыщен влагой во много раз больше, чем когда-либо ведал любой червь — разве что погибая в цистерне Свободных.
Он услышал, как в хижине позади него двигается Сабиха. Она была обеспокоена, язвима своими подавленными видениями. Он по недоумевал, каково это было бы быть вне видений вместе с ней, принимая каждый наступающий миг совместно и как существующий сам по себе. Эта мысль привлекла его намного больше, чем любое из навеянных спайсом видений. Была некая ясность в том, чтобы жить лицом к неизвестному будущему.
«Поцелуй в съетче стоит двух в городе».
Так говорила старая аксиома Свободных. В традиционном съетче узнаваемое дикарство смешивалось с застенчивостью. Следы этой застенчивости были в людях Джакуруту и Шулоха — но только следы. Он опечалился, уяснив до конца, что же именно теперь потеряно.
Медленно, так медленно, что он полностью понял это прежде, чем сам успел сообразить, его сознание наполнилось шуршанием многих тварей вокруг него.
«Песчаная форель».
Вскоре наступит время перейти от одного видения к другому. Он ощупал движение форели, как движение внутри себя. Свободные прожили целые поколения бок о бок со странными созданиями, зная, что стоит пожертвовать на приманку хоть каплю воды, и эти создания можно заманить в пределы своей досягаемости. Многие Свободные умирали от жажды, рискуя своими последними немногими каплями поставленной на карту воды, зная, что вытягиваемый из форели сладкий зеленый сироп может хоть немного прибавить сил. Но, в основном, песчаная форель — это для детей, играючи ловящих ее ради Хуануи. И для забавы.
Лито содрогнулся при мысли, какую же ЗАБАВУ это означает для него сейчас.
Он почувствовал, как одна из форелей скользнула по его босым ногам, заколебалась, потом пустилась дальше, привлеченная много большим количеством воды в канале.
За мгновение, однако, он понял, что его жуткое решение осуществимо. «Форельная перчатка». Детская игра. Если держишь форель в руке, разглаживая ее по своей коже, то она образует живую перчатку. Следы крови в порах кожи ощутимы для этих созданий, но почему-то все связанное с водой крови их отталкивает. Раньше или позже, перчатка соскальзывает на песок, и ее подбирают в корзинку из спайсового волокна. Спайс утихомиривает их до тех пор, пока их не топят в водосборнике смерти.
Ему слышно было, как форель сыплется в канал, как бурлит вода вокруг пожирающих ее хищных рыб. Вода размягчает песчаную форель, делает ее податливой. Дети рано это усваивают. Плевок на форель — и из нее исторгается сладкий сироп. Лито прислушался к плеску. Мигрирующая форель добралась до открытой воды, но не могла вобрать в себя струящийся канал, охраняемый хищными рыбами.
Но она все шла — и все так же с плеском шлепалась в воду.
Лито пошарил правой рукой по песку, пока его пальцы не наткнулись на кожистую форель. Как раз такая большая, какую ему хотелось. Она не попыталась от него ускользнуть, наоборот, с жадностью полезла на его тело. Он свободной рукой на ощупь изучил ее форму — нечто, напоминающее алмаз. Ни головы, ни выступов, ни глаз, и все же воду находит безошибочно. Вместе со своими собратьями она может слипаться телом к телу, одна за другой становясь частью грубых переплетений плотно сжимающейся реснички, пока все целое не превратится в единый сосущий организм, поглощающий в себя воду, отгораживающий «яд» от гиганта, которым станет песчаная форель — от Шаи-Хулуда.
