Дмитрий Гаврилов - Эликсир памяти, или Последние из Арконы
Когда-то он казался мне огромным, глубоким, необъятным. Со смешенным чувством восторга и страха мальчишкой я рассматривал прогнувшиеся под тяжестью томов книжные полки: "Неужели, дедушка, ты все это прочитал? Мне этого вовек не суметь!"
- Все - не все. Гляди, какой я старый. Вот и прочитал. И ты сумеешь, если, конечно, захочешь.
- Капитан в пятнадцать лет! - усмехался Негоро с телеэкрана зловещим голосом великого Астангова, а я расправлялся с "Библиотекой приключений". Меня ждал Диккенс, который всегда придумывал счастливый конец даже для самых мрачных произведений.
Вешний ветерок снова колыхнул занавес. Небесное светило, протянув тонкие жгучие пальцы ухватилось за ключик в заветной дверце. Потускневшая от времени медь дверного ключа внезапно ярко блеснула от этого прикосновения. Я приложился к фляге с эликсиром и тут же услышал, как щелкнул отпираемый замок.
Я открыл дверь и высыпал из-за пазухи собранные за день богатства.
- Опять булыжник притащил? - недовольно заметила мама, разглядывая увесистый круглый камень на полу.
- Это сверкач.
- Что? - не поняла она.
- Сверкач. Его стукнешь в темноте - будет искра. Давай, я тебе покажу.
- Ну, покажи! Горе ты мое.
Но горе состояло в другом, и я о нем умолчал. А дело было так.
Не помню, кому первому из нас пришла в голову идея расплавить парафин на газовой плите. вероятно, все же мне. Порезав свечу, так, чтобы она вся уместилась в консервной банке, Паша чиркнул спичкой и повернул ручку. Желтоватые куски парафина быстро обратились в жижу, которая не замедлила вспыхнуть. Мы испугались.
- Плохо. Надо бы потушить! - предложил я.
- Чем? - растерялся Паша.
- Давай, попробуем водой! - с этими словами я плеснул из кружки в злосчастную банку. Огонь взметнулся до потолка, лизнул штукатурку и оставил там черную отметину, диаметром не меньше метра.
- Вот, от родителей попадет, - пригорюнился мой друг.
- Я сейчас вытру. Дай-ка плоскогубцы!
С печальным свистом авиабомбы так и не потухший парафин полетел вниз с восьмого этажа.
- Класс! На этом принципе можно огнемет сделать! Соображаешь?
Это лучше черепицы, и даже похлеще чем баллончики от сифона в костре взрывать.
- Да, но вот пятно!
Пять минут спустя, взгромоздившись на стулья и табуреты, мы тщетно попытались стереть следы преступления...
Преступления?...
- В чем вы меня обвиняете?
- Ты виноват пред Богом и пред людьми. Покайся, напоследок!
Иисус милостлив, быть может, он простит раба своего.
- Я не раб ему и не слуга!
- Упорствуешь, проклятый еретик! Ну, хорошо! - приор кивнул, сопровождавшему его клерку.
Тот разложил пергаменты и принялся читать, смакуя каждое слово:
"Прежде всего, как показали досточтимые свидетели, речами своими этот колдун влагал в сердца прихожан смрадные вожделения, а также злобу и ненависть. Завладев сердцем невинных юношей и девушек, он отнимал у них сам разум, после чего наши чада порицали родителей и Святую Церковь, собираясь в ночь на вершине Прильвицкой горы и творя там непотребство... И последнее - колдун, именующий себя Хромым Рогволдом, напускал болезни, портил людей и скот, для чего собирал бесовские травы, хранил в превеликом множестве рогатые лики нечистого и кормил черного кота ..."
Если пересчитать всех кошачьих, что были у нас дома, действительно, не хватило бы десяти пальцев. Самой старой, оставшейся еще с прежней квартиры на Бабьем городке, являлась большая мягкая черная кошка с неестественно маленькими лапками и зелеными пластмассовыми узкими глазами. Фарфоровый белый котенок с дырочкой на животе. Четыре марионетки, тряпичные серые и коричневые куклы с пластмассовыми колкими усами. Одетые на руку они смешно размахивали лапками и по желанию могли открывать ротик. Бабушка смастерила также мышку и зайца, но грызуны мне никогда не нравились...
Перед тем как лечь спать, наверное, лет до двенадцати, я укладывал рядом игрушечного мурлыку - семья была большая и завести живого котенка нам не позволяли. Младший брат во всем подражал мне, поэтому зверей приходилось делить. Тех, что имелись в одном экземпляре, сообща укладывали в кресло под теплое одеяло. Втайне я верил, что лишь пробьет полночь, все зверушки оживут и примутся бродить по комнате в поисках еды. Это долго вызывало у меня беспокойство, поэтому в довершении вечернего ритуала я ставил под кровать блюдечко с молоком, словно доброму домовому, а то и просто кефиром смазывал куклам пасть. Память не удержала тех наивных имен, которыми мы наградили наши детские игрушки. И даже чудодейственный эликсир здесь был бессилен.
Играли в разное. В воздухе носились самолетики из немецкого "Конструктора", они были красные и белые. Первые неизменно выигрывали, враг в беспорядке убегал, заслышав: "Ахтун! Ахтун! В небе Покрышкин!" Когда детали порядком растерялись, в ход пошла бумага, и это было здорово. Борта советских "ястребков" украшали ряды красных звездочек, заботливо выведенные детской рукой, сжимающей заслюнявленный карандаш. Когда же я проглотил рыцарские романы, бумагу сменил пластилин- мы играли в драконов, любовно вылепливая разноцветных многоголовых рептилий, которые селились обычно среди сваленных как попало подушек дивана. Надо понимать, то были скалы.
Страсть к коллекционированию то остывала, то загоралась с новой силой. Фантики от конфет и вкладыши от жевачек, спичечные этикетки и марки. Кому-то нравилось собирать машинки, но я был всегда далек от техники и всякой там механики, к тридцати годам так и не выучившись водить машину. История, палеонтология и химия - вот мой круг интересов тех далеких лет. Далеких ли? Видения следовали одно за другим - хоккей на скользкой мостовой, катакомбы подвалов и манящие к себе чердаки, заброшенная котельная на окраине микрорайона, названная нами "Пустой дом" (следствие увлечения Холмсом), заросшие бурьяном пустыри и расколотые черные мраморные плиты надгробий, ....
Вобщем, незаметно для себя я сладко заснул и очнулся, едва дедовские часы пробили шесть раз...
На мою широкую грудь спускалась лопатой окладистая рыжеватая борода, жесткие кудри светлых волос спадали на бугристую мышцами спину. Вздувшиеся бицепсы обещали скорую смену гардероба. Пальцы тоже, кажется, стали заметно толще и желтели костяшками суставов.
Нельзя сказать, что меня не устраивали эти метаморфозы - я давно хотел немного подкачаться, правда, сие благое желание зачастую тонуло в море лени. Никаких шрамов на коже я не заметил, от них не сталось и следа. Сознание было на удивление ясным и быстрым...
Конечно рыжую поросль на лице я тут же укоротил, как мог. Получилось несколько кривовато - ну, да, ладно. А уже на выходе их ванны я обратил внимание на невесть откуда взявшееся длинное красное махровое полотенце. Оно было удивительно похоже на то, в которое меня укутывали, превращая в "кулек", когда я еще не вырос в двухметрового верзилу.
