Виктор Колупаев - Жилплощадь для фантаста
– Вот он, браслетик, – сказала Валентина, показываясь из кухни. В руках у нее было то самое кольцо из неизвестного мне материала. – Едва распилил. Так и ходил бы!
– Ну-ка, ну-ка, – попросил Афиноген. – И впрямь кандалы! Откуда?
– Да слушай ты их больше! – рассердился я. – Валентина, просил же…
– Кандалы и есть! – сказала Валентина. – Ты бы хоть Ольку пожалел!
– Да никакие это не кандалы! Ну… Писать начал.. Один там у меня в прошлое пропутешествовал, а его в пыточную.
– Ты знаешь, Афиноген, пишет, пишет по ночам, а утром то избит, то в кандалах, то связанный, то еще что-нибудь. Не знаю, кому «скорую» вызывать.
– Да ерунда все! – Не любил я эти разговоры. – Это не со мной, а с тем, про кого пишу. Это его в кандалы заковывали… А впрочем, даже и его не заковывали На дыбе он висел.
Откуда у меня взялся этот странный браслет, я сам до сих пор понять не мог. Не было такого в моих рассказах.
– Ерунда, а едва распилил железку-то, – подала голос Пелагея Матвеевна. Она хоть и смотрела хоккей, а разговор тоже не пропускала, благо информация тут поступала по разным каналам.
– О чем рассказ-то, Федор Михайлович? – спросил Афиноген.
– Да разве это расскажешь… Незакончен он к тому же.
– А все-таки…
– Ну, про боль человеческую… про пытку жизнью…
– Ой Валя! – позвала старушка. – Дай мне лекарство. Опять в глазах круги. Поют, поют, а толку никакого!
– …про ответственность…
Валентина сходила на кухню за лекарством.
– А ты то принесла?
– Да то, то, мама.
– Понимаешь, Афиноген Каранатович, в двух словах пересказать свой же рассказ, это все равно, что перед толпой раздеться, Стыдно, а главное, кажется, никому не нужно.
– Папа, – выглянула дочь. – Ты по физике можешь задачку решить?
– Сейчас, Оля. Сейчас решу.
– Так дай почитать! – почему-то обрадовался Афиноген.
– Да я же от руки пишу. Ты разве поймешь мои каракули?
– А ты не беспокойся, Федор Михайлович, пойму, если захочу.
– У него не фантастика, а черт знает что! – сказала Валентина.
– Не одна ты такого мнения придерживаешься, – согласился я. – Сейчас принесу. Хочешь, так поразгадывай.
Я вошел в маленькую комнату. Три дочерины подруги на мгновение стушевались, но тут же вновь зашушукались, чему-то засмеялись.
Вид комнаты являл собой купе спального вагона. Справа от двери письменный стол дочери, дальше кровать жены. По цельной стене – кровать дочери, шифоньер, моя кровать. Слева от двери –секретер, надстроенный до потолка частью со стеклами распиленного когда-то серванта. Между кроватями дочери и жены – глухая часть того же серванта – пенал для хранения белья. Два стула, возле стола и секретера, заключали обстановку. Больше здесь уже ничего нельзя было разместить при всем желании. Подруги, да и сама Ольга сидели на кроватях.
– Вы почему не разденетесь-то? – спросил я и понял, что это прозвучало как сигнал к отходу. – Да ладно. Сидите. Где задачка?
Ольга ткнула пальцем в раскрытый учебник.
– Вы тут, конечно, уже поломали над ней головы?
– Поломали, – ответила дочь.
– Не может быть, чтобы она не имела решения!
– Ответ, по крайней мере, есть. А вот решение…
– Решим… Совместно будем решать или мне сначала одному?
– Совместно!
– Одному!
Мнения подруг разделились.
– Одну минуточку! Вы пока прочтите условия задачи. – Я повернулся к секретеру и вытащил из него тетрадь, толстую, в клеточку, 96-листовую. Займу сейчас Афиногена Каранатовича и к вам. – Я вышел в большую комнату.
Комната была проходной, с огромным проемом в стене между коридорчиком и кухонькой, с очень неудобной планировкой. Три кровати здесь было не разместить. Комнату занимала теща. Здесь стояли: пианино, телевизор, письменный стол Валентины и стенка в торце комнаты с книгами, проигрывателем и магнитофоном.
Когда-то, лет двенадцать назад, чуть ли не сразу после вселения в эту квартиру, мы поместили Пелагею Матвеевну в маленькую комнату с Ольгой. Но теща неимоверно, ужасающе храпела. Лишь одну ночь втихомолку проплакала в страхе внучка, и старуху вернули в проходную комнату. Конечно, больному человеку было здесь не сладко. Через комнату постоянно приходилось ходить, почти тут же гремели кухонной посудой. Правда, немного скрашивал жизнь старухи вечно включенный телевизор.
Дочь подросла, и спать с нею в одной комнате казалось мне мучительно стыдном. Но другую квартиру раз за разом не давали. Что-то сюрреалистическое было в этих предложениях, комиссиях, посещениях лиц, которые намеревались сюда вселиться. Они нисколечко не стеснялись хозяев, вслух «расставляли» свою мебель по углам и вдоль стен. Это было противно слушать, но я их понимал. Я и сам расставлял мебель в каждой вновь предлагаемой квартире, правда, лишь в своем воображении. Странными казались мне и причины отказов, когда я словно в заколдованном круге ни от кого не мог добиться ответа. Каждый раз мы с женой решали не поддаваться больше на провокации, жить себе и жить здесь, но проходило время, злой волшебник снова предлагал нам квартиру, и когда мы решали, что уж на этот-то раз все будет в порядке, начинали упаковывать вещи, непонятное насыщало атмосферу вокруг нас, и я тыкался как слепой котенок в приемные и кабинеты, выслушивая ничего не значащие обещания, успокаивания и еще что-то, названия чему я не мог придумать, и все закручивалось в какой-то постыдной карусели, откуда меня в конце концов выбрасывало центробежной силой,
И тогда я покупал бутылку водки, начинал считать себя человеком, освобождался от всего нелепого, что успевал нацепить во время квартирной эпопеи. По ночам меня мучил тещин храп. Каждый вечер, ложась в постель, я уже ждал этого храпа, боялся, ненавидел и потому лишь настраивал себя на него. Уже много лет я не спал нормально. Но когда впереди не было никакого просвета, я чувствовал себя все же увереннее, тогда я не расслаблялся.
– На вот, – сказал я Афиногену, – в конце там…
– Вам какую-нибудь закусочку соорудить? – спросила Валентина.
– Нет, благодарствую, – серьезно ответил Афиноген, – сейчас я очень занят необходимейшим делом, так что выпивки не принимаю.
– Ох, уж и занят! Что же это за дело, если не секрет?
– Да никакого секрета и нет. Жилплощадь вот для фантаста пробиваю.
– Пробьете вы! – развеселилась Валентина. – Сидите уж…
– Я серьезно, Валентина Александровна.
– У вас только с бутылкой дело серьезно.
– Нет, нет. Никаких бутылок. Правда, Федор Михайлович?
