Елена Горбачевская - Лекарство от старости
— Интересная мысль, — тут же загорелся он.
— Так вот, основные наши беды заключаются в том, что мы все делаем наоборот. Например, воспринимаем мир тусклым стариковским взглядом, решения принимаем, как малые дети, а любые жизненные обстоятельства пытаемся преодолеть с настойчивостью, достойной лучшего применения.
— Что ж плохого в настойчивости? — удивился Максимов.
— Как сказать. Например, на улице стоит лютый холод. Здравомыслящий человек просто оденется потеплее, чтобы не замерзнуть и не простудиться. А настойчивый идиот будет убеждать себя, что он сильнее обстоятельств, подхватит пневмонию и скончается в цвете лет, несмотря на вечную молодость. Впрочем, это — только один из вариантов нарушения бабушкиного принципа гармонии. Но тем не менее она любила повторять, что самая большая проблема человека — утеря детского мировосприятия.
— Надеюсь, мне это как раз не грозит, — улыбнулся Егор.
— Это уж точно, — согласилась Татьяна. — Как был дитем горьким, так и остался. Не обижайся, это я — любя. А вот с Настей твоей, похоже, как раз такая история и приключилась — ей ничего не интересно, а это — первый признак глубокой старости.
— Так что мне теперь, польку-бабочку перед ней танцевать по вечерам, голым и на столе? — вспыхнул Егор.
— Ты знаешь, мысль интересная, — задумчиво покачала головой давняя подруга. — По крайней мере, меня бы это здорово развлекло!
— Да ну тебя! — взгляд Егора упал на часы. — Ой, Танюха, извини, Бога ради! Там же студенты пришли на практику, нужно с ними встретиться, познакомиться!
— Ты что, каждый раз так перед студентами подпрыгиваешь?
— Причем тут «подпрыгиваешь»? Ведь новые кадры — наша самая главная задача. А моя задача как директора — сделать так, чтобы лучшие из лучших почувствовали себя у нас, как дома, чтобы стали такими же фанатами своего дела, как мы с тобой. Только так мы сможем добиться толку.
— И много ты нарыл самородков, старатель?
— Ну, есть парочка интересных ребят. А одна девушка — просто чудо! С таким интересом к науке и такой работоспособностью я просто давно не встречался. Ее зовут Лена Горбачевская.
— Да-а-а?! — удивленно протянула Татьяна. — Небось зато страшна, как смертный грех!
— А вот и нет! Ей, конечно, еще, скорее всего, и нет тридцати, но она уже — красавица! Это я снова теорию твоей бабушки вспомнил.
— И ты даже представить себе не можешь, насколько к месту, — Мазовцева еле сдерживала смех.
— Ты это чего?
— Нет, ничего, продолжай.
— Так вот… это,.. — Егор немного растерялся. — Тань, она правда очень симпатичная! И такая энергичная, мыслит смело и, в отличие от большинства, может сама себе поставить задачу. Хочешь, я тебя как-нибудь с ней познакомлю?
— Непременно! Только потом, тебя ждут юные гении! — Татьяна вылетела из кабинета, едва не лопаясь от смеха.
И чего это с ней, подумал Егор. На всякий случай пожал плечами и поспешил к студентам.
* * *— Ну, как, ты уже немного отошел? — участливо поинтересовалась Татьяна.
— Да, спасибо, — кивнул Егор. — Все-таки год — это не сорок или девять дней, когда все еще так свежо. И все-таки я никак не могу понять, от чего умерла Настя.
— Да, я помню, — согласилась Мазовцева. — Вскрытие показало, что организм абсолютно здоров, и все же…
— Наверное, твоя бабка была в очередной раз права. В особенности насчет мировосприятия. Настя, по-моему, в последнее время весь мир просто ненавидела!
Татьяна хотела было вставить, что не только в последнее время, да передумала — о мертвых либо хорошо, либо ничего.
— Ты знаешь, у меня сейчас такое ощущение, будто бы я освободился, — задумчиво произнес Егор.
— В смысле?
— Я уже давно понял, что не ее, Настю, люблю. То есть не ту Настю, которая была рядом со мной, а ту, которую я сам себе придумал. Но я не мог бросить ее, не мог! Ты меня понимаешь?
— Не очень чтобы очень, — уклончиво ответила Татьяна.
— Я ведь, можно сказать, жизнь ей испортил!
— Нет, Максимов, ты — определенно ненормальный. Всю жизнь только и делал, что пылинки сдувал со своей Насти, а сейчас, выясняется, что ты ей, оказывается жизнь испортил! Мазохист какой-то!
— Почему это я — мазохист?
— Да потому, что ты просто боишься быть счастливым! Ты зациклился на работе и считаешь, что цена твоего успеха — неудавшаяся личная жизнь. Только ведь это — не правильно! Как же ты можешь приносить своей работой счастье другим, если несчастлив сам? Подумай об этом! Ты вспомни, когда ты в последний раз влюблялся?
— Ну,.. — перед мысленным взором Егора возникли добрые и умные глаза удивительной, талантливой Лены Горбачевской, только сказать что-нибудь по этому поводу Татьяне он так и не решился.
— Баранки гну. То-то и оно, что не вспомнишь!
— Зато ты стараешься за нас двоих, — буркнул он.
— А кому от этого хуже? Я вон даже в тебя была когда-то влюблена, и что? Плохо тебе от этого было?
Егор только ошарашено промычал что-то нечленораздельное. Похоже, в программе сегодняшнего концерта — вечер откровений. А Татьяна между тем продолжала:
— Свой долг перед природой-матушкой я выполнила, сына родила. Может, и еще рожу,.. — она мечтательно задумалась.
— Эй, постой, ты чего? Опять влюбилась?
— Представляешь, похоже, что так!
— Очередной студент с горящими глазами? — хмыкнул Егор.
— Мимо! На этот раз — с точностью до наоборот, — Татьяна искренне и со вкусом наслаждалась удивлением Егора. — Ты знаком с Квашниковым Ильей Сергеевичем?
— Постой, это — тот, у которого мы с тобой тысячу лет назад практику проходили?
— Он самый, — кивнула она.
— Погоди, погоди… Ты что, хочешь сказать, что влюбилась в него? — глаза Егора самопроизвольно полезли на лоб.
— Знаешь, похоже, что не просто влюбилась. Илья — самый удивительный человек, которого я когда-то в жизни встречала. И я бы хотела быть с ним вместе.
— Ты меня извини, конечно, но ведь он… Он очень стар, и в таком возрасте уже все возможно… Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Что он может умереть в любой момент? — ни сколько не смутилась Татьяна. — Это — вряд ли. Понимаешь, у него мироощущение двадцатилетнего, а жажда жизни такая, что на десять юнцов хватит.
— Это, конечно, здорово, но ведь процесс старения зашел уже слишком далеко, и даже если он прошел терапию, ничего нельзя гарантировать.
— Можно! — она загадочно улыбнулась. — Егорушка, милый, можно!
— Погоди, у тебя есть какие-то данные, о которых я не знаю? Откуда?
— Видишь ли, когда наша программа была уже под угрозой закрытия, я в кои-то веки решилась нарушить инструкцию. Помнишь, аппаратуру еще не демонтировали, а все данные на компьютерах позакрывали, и эта бодяга тянулась почти полгода?
