Роберт Силверберг - Раз солдат, два солдат...
— Безусловно, я очень мало знаю. Но ты говорил, что он был мудрым и добрым?
— Для язычника — да.
— И хорошим правителем для своего народа?
— Похоже, да. Они процветали, когда я к ним пришел.
— Но все-таки он не был праведником.
— Я же объяснил. Он никогда не принимал причастия. По правде говоря, отвергал до самого дня смерти. И только тогда принял крещение. И вот тут-то и стал праведником. Но его уже собирались казнить, и было поздно его спасать.
— Крещение? Расскажи мне о нем, Писарро.
— Это таинство.
— Что такое таинство?
— Священный обряд. Он проводится священником с помощью святой воды. Человек тогда приходит в лоно Святой Матери-Церкви и обретает прощение всех грехов — и первородного, и своих собственных — и приобщается к Святому Духу.
— Потом ты мне расскажешь об этом побольше. Итак, благодаря крещению, ты сделал этого доброго правителя праведником? А потом убил его?
— Да.
— Но он же был праведником, когда ты убил его. Так что, несомненно, это убийство было грехом.
— Он должен был умереть, Сократ!
— А почему? — спросил афинянин.
— Сократ доиграется, — сказал Таннер. — Писарро его убьет. Ты только посмотри!
— Смотрю, — откликнулся Ричардсон. — Только никто никого не убьет. У них слишком разные воззрения.
— Вот увидишь.
— Ты думаешь?
— Я тебе уже объяснил, почему он должен был умереть, — продолжал Писарро. — Потому что его народ разделял его верования. Они поклонялись солнцу, потому что правитель сказал: «Солнце — Бог». Если бы мы позволили им и дальше вытворять то же самое, их души попали бы в ад.
— Но если они во всем следовали ему, то обязательно тоже приняли бы крещение и стали праведными, что порадовало бы и тебя, и твоего бога! Разве не так?
Писарро запустил пальцы в бороду:
— Нет!
— Почему ты так думаешь?
— Потому что правитель согласился принять крещение только после того, как мы приговорили его к смерти. Он стоял у нас на пути, разве не понимаешь? Он нам мешал! И мы от него избавились. Сам он никогда бы не обратил свой народ в истинную веру. Вот почему мы убили его. Но мы не хотели убивать его душу, как собирались убить тело, а потому сказали: «Послушай, Атауальпа, мы собираемся казнить тебя, но если ты примешь крещение, то мы тебя просто быстро задушим, а если нет, то сожжем живьем и смерть твоя будет медленной». Конечно, он согласился на крещение, и мы задушили его. А что поделать? Он должен был умереть. Конечно, мы знали, что он не обрел истинной веры и в душе остался таким же язычником. Но все-таки он умер христианином.
— Кем?
— Христианином! Христианин! Тот, кто верит в Иисуса Христа, Сына Божьего!
— Сын Божий. — Сократ казался озадаченным. — А христиане верят и в Бога тоже или только в его сына?
— Ну ты и глуп!
— Не буду отрицать.
— Есть Бог Отец, Бог Сын, и еще Святой Дух.
— Ага, — кивнул Сократ. — И в которого из них верил твой Атауальпа, когда вы его задушили?
— Ни в одного.
— И все же он умер христианином? Не веря ни в одного из твоих трех богов? Как это понимать?
— Он же был крещен, — Писарро начал раздражаться. — Не все ли равно, в кого он верил? Священник окропил его водой! Священник произнес нужные слова! Если обряд проведен правильно, то душа спасена независимо от понимания и веры! А как крестят детей? Младенец ничего не смыслит и ни во что не верит — но становится христианином, когда вода касается его!
— Многое из твоих слов загадка для меня, — сказал Сократ, — Но я понимаю, что ты считал убитого правителя не только мудрым, но и благочестивым, потому что он был омыт водой, как того требуют твои боги. Значит, ты убил доброго правителя, которого после крещения приняли твои боги. Мне это кажется дурным поступком. И значит, здесь вовсе не то место, куда добродетельных людей посылают после смерти. Так что или я и сам недобродетелен, или не понимаю ничего в этом месте и в причинах нашего здесь появления.
— Черт побери, ты хочешь свести меня с ума? — рявкнул Писарро. Он выхватил шпагу и яростно рассек воздух. — Если ты не заткнешься, я покрошу тебя на кусочки!
— О-о, — протянул Таннер. — Это уже чересчур для диалектической беседы.
— Друг мой, у меня и в мыслях нет раздражать тебя, — мягко сказал Сократ. — Я просто пытаюсь разобраться.
— Ты глупец!
— Несомненно, так оно и есть, я уже признавал это несколько раз. Что ж, если хочешь пустить в ход свой меч — давай. Но не думаю, что у тебя получится.
— Катись ко всем чертям, — проворчал Писарро. Он посмотрел на шпагу и покачал головой. — Нет. Ничего не выйдет. Пройдет сквозь тебя, как сквозь воздух. А ты будешь стоять и смотреть, как я пытаюсь тебя проткнуть, и даже глазом не моргнешь. Правильно? — Он вновь покачал головой. — Нет, ты не глуп. Ты споришь как самый умный монах из всех, кого я когда-либо знал.
— Я действительно глуп, — сказал Сократ. — Я знаю ничтожно мало. Но всегда стремлюсь глубже познать мир или хотя бы постичь что-то в себе самом.
Писарро пристально посмотрел на него:
— Нет. Меня не проведешь. Старик, я немного разбираюсь в людях. Я понял твою игру.
— Что же это за игра, Писарро?
— Я вижу твое высокомерие. Вижу, что ты считаешь себя величайшим мудрецом в мире, призванным ходить и поучать жалких драчливых дурней вроде меня. Ты выставляешь себя глупцом, чтобы обезоружить своих противников, а потом унизить их.
— Один — ноль в пользу Писарро, — сказал Ричардсон. — Он таки заметил уловки Сократа.
— Может, он читал Платона, — предположил Таннер.
— Писарро не умел читать.
— То было раньше. А мы говорим о сейчас.
— Невиновен, — тоном судьи провозгласил Ричардсон. — Дело только в его крестьянской проницательности, и ты это прекрасно знаешь.
— Да это я так… — Таннер подался вперед, вглядываясь в голокамеру. — Боже, как удивительно наблюдать за их спором! Они кажутся совершенно настоящими.
— Так оно и есть.
— Нет, Писарро, я отнюдь не мудр, — сказал Сократ. — Но даже при всей своей глупости я могу быть не самым последним из мудрецов.
— Так ты думаешь, что умнее меня, да?
— Откуда мне знать? Сначала расскажи о своей мудрости.
— Я достаточно умен, чтобы начать жизнь свинопасом, а закончить наместником Перу.
— О, тогда ты, должно быть, очень мудр.
— Думаю, да.
— Но ты все же убил мудрого правителя, ибо он был недостаточно мудр, чтобы поклоняться Богу так, как ты хотел. Мудро ли ты поступил, Писарро? Как народ воспринял известие об убийстве своего правителя?