Игорь Васильков - Тайна двух сфинксов
— Рыбу, доведенную до состояния окоченения, мы вынимаем из воды и помещаем под этот герметически закрытый стеклянный колокол, где поддерживается постоянная температура около одного градуса тепла. При такой температуре рыба еще не проявляет видимых признаков жизни и может быть высушена холодным, сухим воздухом, который, прежде чем попасть под колокол, проходит систему сосудов с серной кислотой, жадно поглощающей влагу. Под постоянным током холодного, но совершенно сухого воздуха рыба подсыхает, жизненные процессы в тканях сводятся к минимуму, но никаких необратимых разрушений в органах не происходит. Постепенно рыба теряет всю воду, и тогда жизненные процессы в ее теле приостанавливаются окончательно — начинается сухой анабиоз. Такую рыбу можно, как вы видели, хранить в обычном сушильном шкафу при постоянной температуре, а для оживления достаточно… впрочем, заключительную стадию опыта вы также видели, — и Андрей указал на аквариум, где по-прежнему плавали и плескались рыбы. — Следует только добавить, что вода в аквариуме не только теплая. К ней еще добавлен препарат, созданный нами совместно с химиками нашего института и названный мной «КС», то есть комплексный стимулятор. В состав этого препарата входят вещества, убыстряющие проникновение влаги через оболочки клеток. В воде растворены также различные антибиотики. Это позволяет предотвратить губительное действие микробов в тот период, когда клетки еще не обладают полной жизнедеятельностью и не могут оказать сопротивление натиску бактерий.
— Я все же не совсем понимаю, Андрей Петрович, — сказала Нина. — Если воскрешение из мертвых невозможно, то как удается возвратить к жизни ваших сушеных рыб? А если анабиоз не смерть, то тогда что это такое?
Андрей подумал, потом молча взял Нину за руку и подвел ее к стене, где висели большие настенные часы с маятником.
— Видите, Нина, часы идут: тик-так, тик-так — они «живут»… — Андрей протянул руку и задержал маятник — часы замолкли.
— Теперь часы остановились, они более не живут, но они и не умерли, так как стоит лишь толкнуть маятник, и они снова пойдут, заживут прежней жизнью, — и Андрей толкнул маятник: тик-так, тик-так… — Состояние часов, когда был остановлен маятник, как бы безжизненно, оно соответствует состоянию животного во время анабиоза. Это, конечно, условный пример, но он верно отражает суть явления. Анабиоз — это полная остановка жизни, неравноценная смерти. Жизнь всего организма приостанавливается на время под влиянием угнетающих условий. Для своего сохранения жизнь создает отсутствие жизни, как бы временную смерть.
— Но как примирить противоречия, лежащие в основе твоей теории? — вмешался Виктор Петрович. — Раз анабиоз это полная остановка жизни, то он, следовательно, предполагает отсутствие обмена веществ. Но тогда ты идешь наперекор законам природы и превращаешься, хотя и отрицаешь это, в чудотворца, воскрешающего из мертвых. Ведь обмен веществ — это существенный момент жизни, а его-то и нет при анабиозе в твоем понимании.
Андрей был спокоен. Все эти возражения он слышал уже много раз и был к ним готов.
— Обмен веществ, — сказал он, — существенное условие жизни, это общеизвестно. Но если не стоять на догматических позициях, то нельзя отрицать того, что уже добыто наукой. Еще в начале тридцатых годов нашего века французский ученый Беккерель взял семена табака и клевера, собрал тихоходок — крошечных животных, обитающих во мху, тщательно высушил их и хранил четыре месяца в запаянных трубках, лишенных воздуха. Потом семена и тихоходок Беккерель на десять часов поместил в жидкий гелий с температурой минус двести шестьдесят девять градусов.
И что же получилось в результате опыта? Тихоходки ожили, а семена проросли даже лучше, чем те, что хранились в обычных условиях. Разве можно предполагать обмен веществ в условиях и при температуре, когда даже газы находятся в твердом состоянии? Конечно, нет! А это значит, что если для проявления активной жизнедеятельности обмен веществ действительно необходим, то для сохранения жизни в скрытом состоянии он, видимо, необязателен. При правильном высушивании протоплазма живой клетки переходит в состояние, подобное высохшему желатину, но ее внутреннее строение не нарушается. Это и дает возможность восстановить жизнедеятельность при изменении условий…
Виктор Петрович больше не перебивал. Он уже понял, что речь идет об открытии, имеющем принципиальное значение, и предпочитал слушать.
— Я изложил вам суть своего доклада на ученом совете института, — продолжал Андрей. — После этого я и получил разрешение изменить профиль работы нашей лаборатории. Подумайте только, какие откроются перспективы, если нам удастся расшифровать загадку анабиоза! Я предполагаю, что способность к анабиозу — общее свойство живого вещества, возможная стадия его существования. Продолжительность этой стадии различна. У примитивных организмов она стала защитным приспособлением и может продолжаться очень долго, у других — это мгновение.
Умирает человек. Агония сменяется состоянием клинической смерти… За ней следует смерть биологическая — необратимый распад тканей и органов. Но где-то на границе между агонией и клинической смертью или между клинической смертью и началом распада скрывается таинственная, мимолетная стадия анабиоза. Если мы научимся продлевать это состояние скрытой жизни, будут решены многие проблемы, связанные с оживлением умирающего организма. Путь к этому лежит через изучение анабиоза теплокровных животных.
— Так, батенька мой, — опять заговорил в Викторе Петровиче прежний осторожный и недоверчивый исследователь. — Ну, засушить вы засушите, размочить тоже, предположим, размочите, а вот как будете оживлять?
— Вот когда, наконец, ошибся мой суровый критик! — засмеялся Андрей. — Дело, дорогой Виктор, обстоит как раз наоборот! Мы уже владеем техникой оживления теплокровных организмов. Если начинать оживление вовремя, это не составит особенных трудностей. Есть у нас в этом деле кое-какой опыт, есть аппараты искусственного дыхания и кровообращения. Гораздо труднее добиться состояния сухого анабиоза, или, пользуясь твоим же выражением, высушить животное. Опыты подобного рода уже делались. Мышей помещали в сушильные камеры и подкармливали сухим зерном. Потеряв некоторый процент воды из организма, животные погибали. Это и понятно! Ведь жизнедеятельность всех органов в данном случае не снижалась, потребность в воде оставалась прежней, а воды не было. Поэтому надо избрать другой метод. В тот момент, когда недостаток влаги станет угрожающим, мы искусственно прервем жизнедеятельность организма подопытных животных и постараемся продлить стадию мнимой смерти, или холодного анабиоза, на срок, достаточный для того, чтобы можно было совершенно обезводить ткани. Но как это сделать? Тут-то и начинаются основные трудности. Для приведения теплокровных животных в состояние анабиоза необходимо прежде всего изменить самую природу организмов, превратить их в существа с переменной температурой тела, подобные земноводным и пресмыкающимся. Казалось бы, фантастическая задача!
