Роланд Грин - Конан против Звездного братства
— Когда ты наконец умеришь свою наглость, пришелец?
Айбас хотел было ответить, что его наглость — просто детская шалость по сравнению с наглостью графа Сизамбри. Но, с другой стороны, зачем торопить события? Пусть волшебники сами узнают, с кем связались и кому помогали, когда граф станет правителем страны. Это им послужит хорошим уроком. А сам Айбас будет к тому времени уже вне их досягаемости, далеко за пределами Пограничного Королевства.
— Прости, если снова оскорбил тебя. Я не желал этого. Просто я очень хочу, чтобы дело, которое мы так удачно начали вместе, не пошло прахом из-за элементарного невезения.
— То, что ты сообщил мне, будет передано дальше, всем Братьям. Это устраивает тебя, Айбас?
— Абсолютно.
Айбас знал, что большего он не добьется, предложи он Братьям даже сокровищницу жрецов Сэта.
Тучи постепенно рассеялись, и лишь легкий дождик прошел в вечерних сумерках над деревней. Конан слышал раскаты грома и видел сполохи молний на западе, там, куда ушла буря. Каравану повезло: дождя над лагерем не будет.
Хотя Конану и не выделили время дежурства, он без посторонней просьбы, распаковав багаж Райны, принялся наравне с остальными выполнять работу по устройству лагеря. Понятно, многие стражники догадались, что Конан и Райна когда-то были любовниками. Само собой, им хотелось узнать побольше об этом человеке, которому они, можно сказать, обязаны жизнью.
Конан выпил столько вина, сколько хотел, и имел полную возможность пить еще и еще, но счел, что это было бы уже неразумно. Он отнес меч оружейщику, чтобы посмотреть, не повредил ли он его во время сегодняшнего сражения. Оружейные мастера из южных стран не часто встречались с мечами киммерийской работы, и еще реже — с тем, как ими лихо орудовали сыновья киммерийских кузнецов. Так что оружейщику и Конану было о чем поговорить, по очереди прикладываясь к кожаному бурдюку с вином.
Киммериец помог коноводу промазать маслом кожаные вьюки, которые начали трескаться. Еще он помог двум совсем молодым солдатам перепаковать рассыпавшиеся пучки трав и пузырьки, которые они спешно подобрали у порванных вьюков на поле боя. Затем он помог еще одному парню замазать глиной треснувший кувшин, содержимое которого издавало редкостное зловоние.
— Эти штуки должны дать королю Элоикасу огромное преимущество перед его противниками, по крайней мере, нам так объяснили, — рассказал ему солдат, когда они изображали из себя искусных гончаров.
— Тьфу ты, гадость какая, — ответил Конан, мечтая поскорее залепить кувшин и вдохнуть свежего воздуха. — Интересно, как эта хреновина действует. Нет, конечно, если король соберет всех своих врагов на званый обед и неожиданно откроет кувшин, то вряд ли хоть один из них спасется: эта вонь укладывает человека за версту.
Его собеседник пожал плечами и ничего не ответил. Конан задумался: может, король Элоикас тоже балуется колдовством? Даже если он этим занялся лишь для того, чтобы противостоять колдовству своих врагов, Конан вовсе не желал принимать участие в битвах магов и волшебников. Конечно, если Райна собирается вести свой караван прямо к логову колдунов, он последует за ней до самого конца. Но все же Конан надеялся, что так далеко Райна не полезет, а уж если придется — то меч в его ловких и сильных руках поможет выпутаться из такой переделки.
В свои двадцать три года Конан хорошо знал, что колдуны обычно плохо кончают. Но перед тем как найти свою страшную смерть, они сживают со свету многих и многих обычных людей.
— Не обращай внимания на мои шутки, — сказал Конан, обращаясь к солдату, — надеюсь, что король Элоикас не будет злым волшебником. А если нужно, я готов на себе испытать действие этих снадобий.
Они поболтали еще немного, а потом Конан пошел к дому, где лежали раненые. Их было всего пятеро. Шестой умер еще на подъезде к деревне. Над одним из лежавших склонился лекарь. Было понятно, что он лишь пытался облегчить последние страдания несчастного.
Совсем еще мальчишка. Едва ли Конан был старше, когда впервые отведал кнута надсмотрщика.
Мальчишка, умирающий вдали от родного дома; сейчас его больше всего заботило, как он показал себя в своем первом и единственном бою.
Конан опустился на колени рядом с раненым юношей:
— Ну, как дела, приятель? Как тебя зовут?
— Расмуссен, капи… тан.
— Ты из Асгарда или Ванахейма?
— Из Ванахейма! — Даже умирая, парень нашел силы, чтобы с гордостью назвать свой родной край.
Конан улыбнулся.
— Ты… ты видел… как я дрался? Я хорошо дрался? — Расмуссен поперхнулся. И без того бледное лицо северянина стало белым как полотно. Только глаза по-прежнему горели синим огнем.
— Я раза два осматривался и оба раза видел, что ты отлично держался.
Конан не видел парня в бою, да и не заметил его отсутствия вплоть до самого вечера. Но это была та ложь, которую прощают и люди, и боги.
— Правда, я все делал верно?
— Расс, не теряй зря силы, — попытался прервать его лекарь.
— Я… ну скажите же, капитан!
— Твоя рана дорого стоила врагам, Расмуссен. Не многие могли бы сделать больше в первом бою.
— Конан говорит правду, — прозвучал голос Райны из-за спины Киммерийца. — Я совершила отличную сделку, наняв тебя в свой отряд.
Последние слова прозвучали уже для неслышащих ушей и неподвижных, невидящих глаз. Райна опустилась на колени рядом с двумя мужчинами и руками, иссеченными шрамами, закрыла умершему юноше глаза. Вдруг она покачнулась, и Конан приготовился подхватить ее, если понадобится, не показав вида, что увидел ее слабость.
Райна быстро собралась с силами и вновь овладела собой. Слова были им не нужны, и оба не проронили ни слова, пока шли к дому, который Конан облюбовал для них. Так же молча они сели напротив друг друга. Конан налил вина из кожаного бурдюка в две деревянные чашки.
— За старых товарищей, — сказала Райна. Чокнувшись, они выпили вино. Опустошив чашу, Райна вытерла губы ладонью. В ее облике появилось что-то давно знакомое Конану. Она тряхнула головой и грустно улыбнулась:
— Лихо у тебя получается врать ради успокоения умирающего.
— О чем ты? — пробурчал Конан. — Я просто сказал, что парень вел себя в первом бою, как многие другие. Он не струсил, не убежал. Он не позволил врагам ни одного удара в спину. Это и есть достойно держаться в первом бою, что может далеко не каждый.
Райна снова тряхнула головой:
— Конан, когда ты родился, тебе уже было сто лет, такой ты умный.
Конан откинулся назад, и его смех эхом прокатился по пыльным углам.
— Расскажи это ворам из Зингары. Они мне говорили так, когда я учился их ремеслу. Еще они говорили, что умного вора никогда не схватят в том квартале города, где орудует Конан из Киммерии. Этот деревенщина умудрится сделать свое дело, даже предупредив предварительно свою жертву, известив стражу, всех солдат в округе — пьяных и трезвых — и даже всех блох на последней сторожевой собаке.
