Сьюзи Чарнас - «Если», 1998 № 01
Терпеть, терпеть до последнего предела! По пятьдесят раз в день Агафокл стискивал зубы, думая о Счастливой Звезде. Звезду нужно использовать в крайнем случае, на пороге Аида. Он же еще не придумал единственное, главное желание, такое, чтобы ничего лучшего уже не придумать за всю жизнь! Агафокл вполне ощущал свое бессилие. Вернуть назад свободу и достояние? Мало, ничтожно… Это он сможет и сам. Внушить людям отвращение к войнам и ристалищам? Опять не то: тогда его просто-напросто казнят на столбе как преступника. Дать всем, не разделяя ни царя, ни раба, мудрость Гераклита и Антисфена? Или создать идеальное государство, о котором мечтал Платон? И навсегда остаться рабом?..
Может быть, истребить без остатка всех римлян?
Кто-то молился на неизвестном языке. Ночью Агафокл слышал шепот наверху: кто-то кого-то подговаривал бежать во время сражения, уговорив или заставив кормчего прорвать носом триремы цепь плотов, — пусть потом ловят, всех не выловят… Прикованных гребцов это, естественно, не касалось. Шепот ширился, полз вдоль палубного настила. Разговоры стихли с рассветом, когда выяснилось, что плоты заняты отрядами гвардейской пехоты и даже конницы. На некоторых возвышались и камнеметы. В обреченной на заклание флотилии лишь глухой или глупый не знал, что дряхлые баллисты на палубах кораблей не способны метнуть камень или дротик дальше одной стадии. Среди палубных воинов-эпибатов, большинству которых предстояло пасть в бою, не было и лучников: распорядители игр страховались от случайностей.
К концу первой четверти дня все выходящие к озеру склоны холмов были густо усеяны народом. Один за другим корабли медленно-медленно и так тесно, что медный таран одного почти касался рулевого весла другого, проходили перед амфитеатром, и полуголые, в низких шлемах эпибаты на палубах хором выкрикивали обычное приветствие идущих на смерть. Холмы взрывались рукоплесканиями: не каждое поколение римлян добрый кесарь удостаивал зрелища такого размаха.
Агафокл так и не понял, из-за чего произошла заминка — только на кораблях вдруг разом взревели, а гортатор, римский гражданин всаднического сословия, неистово тряся брылями, заорал: «Табань!» — и, вытянув кого-то плетью, побежал наверх. В весельную дыру удалось разглядеть, как в амфитеатре тучный человек с капризными пухлыми губами вдруг задергал половиной лица, сбежал, расталкивая зрителей, с почетного места и, подобрав полы тоги, кривляясь и прихрамывая, заметался по берегу, крича и потрясая кулаками. Тут уже на корабли никто не смотрел. Хрупкий юноша с надменным лицом громко, напоказ, расхохотался.
— Сам, — сказал остиец, сплевывая в весельную дыру. — Серчает что-то. Говорят, дурак, каких свет не видел. А тот молодой — приемыш его, Нероном звать. Может, получше нынешнего будет, как думаешь?
Агафоклу было все равно. А друид почему-то поперхнулся и долго кашлял.
Потерпите еще, читатель. Наше правдивое повествование об Агафокле-младшем из Книда и о его Счастливой Звезде уже подходит к концу.
Историки достоверно сообщают, что кроткий кесарь некоторое время размышлял, не приказать ли расправиться огнем и мечом с висельниками, отчего-то возомнившими, будто им дарят жизнь без сражения. Историки сообщают также, что кроткий кесарь поборол свое раздражение и стерпел отсрочку, необходимую для восстановления порядка на воде. Поскольку историков никак не занимала такая мелочь, как гребец-таламит одной из трирем, мы должны сообщить: в ходе восстановления порядка Агафокл не пострадал.
Наконец два флота разошлись по сторонам огражденной акватории и выстроились в боевой порядок. Амфитеатр замер. Тритон, морское чудище, поднятое из воды машиной, накачиваемый мехами, хрипло взревел в золоченый буксин.
Навмахия началась.
Для гребца, да еще нижнего, сражение подобно грому без молнии. Взяв с места небывалый разгон, трирема не успела еще набрать полный ход, как свои и чужие корабли смешались в свалке. В трюме отрывисто пищала флейта. Не один Агафокл — все гребцы работали как сумасшедшие: возможно, от темпа гребли зависела жизнь. Когда на плечи опускалась плеть, Агафокл не чувствовал боли. Жить! Жить! Скользящий удар в нос корабля, крики, долгий скрежет тарана по сырым доскам… Хайе! Команда «поднять весла» — трирема, пройдя впритирку, обломала кому-то весельный ряд. «Левый борт — вперед, правый — табань!» — разворот. По палубе гулко грохнул камень. «Оба борта — вперед!» Агафокла едва не сбросило со скамьи, когда таранный удар триремы пришелся в борт «сицилийского» корабля. Затрещало дерево. «Оба — назад!» — корабль медленно, будто нехотя, вырвал таран из пробитого борта. С тонущего судна донеслись крики.
Жить! На втором часу боя Агафокл потерял весло. Жалкий обломок по-прежнему торчал в уключине, и Агафокл не пытался его вытащить. Какой смысл для прикованного? Свинец в рукояти и цепь утащат его на дно. Жить! С начала боя гребцы понесли только одну потерю: дротиком, влетевшим в весельную дыру, убило зевгита — растлителя из Геркуланума. Гребцы сидели без дела: трирема сцепилась крючьями с двухрядной либурной, и на боевом настиле рубились эпибаты. Гортатор, римский гражданин всаднического сословия, предпочитал отсиживаться в трюме.
Слыша, как крики сражающихся на палубах мало-помалу смещаются в сторону вражеского корабля, Агафокл думал о том, что, возможно, ему не будет сегодня нужды обращаться к Счастливой Звезде с торопливой просьбой. Если боги будут благосклонны, он еще успеет подумать о своем единственном желании, исполнить которое под силу только богам. Нужно искать корень. Вот оно что: следует изменить сущность людей. Он должен изменить сущность… Как?
На палубу захваченной либурны был брошен огонь. Пылающий костер удалялся. От воплей гребцов, не имевших никакой надежды на спасение, кровь стыла в жилах.
Писк флейты. Удары, удары… Жить! Под свист плети Агафокл послушно шевелил обломком весла, стараясь попасть в общий ритм. Трирема разворачивалась для новой атаки перед самым амфитеатром — снизу было слышно, как палубные бойцы вопят и звенят оружием, зарабатывая помилование. Зрители отвечали одобрительным гулом. Во вспененной воде, возле борта мелькнула голова, попала под весло и больше не показывалась.
Остановить побоище… Нет, не только. Прекратить насилие, в какой бы форме оно ни проявлялось. Попросить Звезду, чтобы люди, все люди перестали убивать и мучить друг друга. Пусть каждый сполна испытает на себе то, что принесет другому: горе и страдание, боль и радость… Точно! Агафокл рассмеялся. Это же так просто, почему он не додумался до этого раньше? В школе при гимнасии он не был прилежным учеником. Наверно, он в самом деле никудышний философ…
