Хюберт Лампо - Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений
Как это ни невероятно, но нас сбил с толку в первую очередь выход из строя почти единственного на нашем корабле механизма старинного происхождения, и это при том, что мы обладали точнейшей аппаратурой, по сравнению с которой прежняя атомная станция кажется не более чем игрушкой.
В паническом страхе глядел наш радист на свои карманные часы — большой белый циферблат с великолепными римскими цифрами и головкой для завода над ним. Над этим подарком деда мы нередко подтрунивали. Чтобы доказать превосходные изоляционные свойства своей луковицы, радист повесил часы на магнитную стенку, на которой они висели как чуждый современности, но одновременно внушавший уважение анахронизм. Некоторое время они шли с перебоями, но мы это связывали с недостаточной антимагнитной защитой. Однако то, что мы увидели потом, потрясло нас настолько, что мы на какое-то время даже забыли о своем трагическом положении: с размеренной регулярностью, но в то же время так быстро, что это сразу же бросалось в глаза, стрелки стали вращаться в обратном направлении! Как это ни парадоксально, но хотя этот феномен мог быть в тысячу раз точнее зарегистрирован бортовыми инструментами, обратный ход старинной луковицы стал последней каплей, переполнившей чашу наших опасений. Нас снабдили четкими инструкциями, согласно которымв случае возникновения непредвиденных осложнений, не согласующихся с теорией и вытекающей из нее практикой, мы должны тут же возвратиться на Землю. Приняв все необходимые меры предосторожности, мы нажали на соответствующие кнопки. Убедились в том, что включили обратный ход. В поведении хронометрических инструментов не наступило никаких перемен, а часы радиста, хотя и неровно, но все так же весело крутились в обратную сторону.
Шли дни, и мы продолжали пребывать в состоянии полной растерянности. Когда же наконец в поле зрения наших телескопов появилась Земля, контрольная аппаратура стояла на положении «нормально». Нам только казалось странным упрямое молчание всех каналов радиосвязи. Радист был совершенно убежден, что на корабле все в порядке, а не откликаются радиостанции всех четырех частей света. И даже когда стали смутно различимы контуры континентов, в эфире продолжала царить зловещая тишина. Между тем появилась возможность с помощью специального электронного приспособления вычислить нашу траекторию и установить тормозной механизм таким образом, чтобы автоматически опуститься в Карибском море к югозападу от осиной талии Американского континента. До меня донеслись безбожные ругательства моего коллеги, стоявшего у телескопа, — его возмущало, что треклятый Панамский канал как бы начисто исчез с карты Земли. Я тогда не придал его словам большого значения, ибо напряженно ожидал, когда включатся тормозные ракеты.
Едва мы приводнились, как страшный толчок потряс наш корабль. Через толщенные, раскаленные снаружи до бела стены капсулы было слышно, как кипит вода. Струя пара высотой не менее километра взметнулась к небу. Корабль медленно поднимался кверху в кромешной водной тьме.
Я уцелел каким-то чудом. И мне стоило огромного труда взять себя в руки. Электропитание вышло из строя. Наконец, сквозь стекла иллюминаторов брызнули солнечные лучи. Я увидел бездыханные тела моих спутников — кровь шла у них из носа и ушей…
Все мои попытки установить связь с какой-нибудь радиостанцией с помощью коротковолнового передатчика оставались безуспешными. Мне пришлось подключить гидравлические прессы, чтобы открыть люк с верхней стороны моего вращающегося отсека. Я так и ахнул от удивления, когда увидел, что нахожусь всего лишь в километре от окаймленного высокими пальмами песчаного берега, на котором теснились тысячи пестро одетых людей. За ними на фоне нежно-голубого неба и смарагдовой зелени я мог без труда рассмотреть город. Его терракотовые, белоснежные, серые, словно из обсидиана, дворцы и храмы…
…Морской ветер резко подталкивал капсулу к берегу. Я уже находился метрах в двухстах от суши, но все еще не слышал ни звука. Со всех сторон к берегу молча стекались люди в пышных и ярких одеждах, украшенных золотом и сверкающими камнями, в головных уборах из пестрых перьев…
Мне вдруг вспомнилось одно письмо, которое уже лет сорок хранилось в архиве нашей лаборатории. Даже я долгое время не имел к нему доступа, и только накануне отлета мне показали его фотокопию. Письмо пришло в адрес лаборатории от одного монаха-трапписта из какого-то европейского монастыря. Монах этот, обладавший, по его словам, даром предвиденья, с неслыханным фанатизмом предупреждал отступиться от дерзкого познания миров за пределами нашей Вселенной. Тогда я принял это письмо за последний психологический тест и не придал ему никакого значения. Теперь я понял его смысл… Но это «теперь» уже не было моим временем, моей эпохой. Я вступил в мир, тысячелетиями принадлежавший к прошлому, к прошлому человечества.
Наверное, никогда человек не испытывал того чувства одиночества, которое охватило меня. Потерпевший крушение на корабле, который налетел на коралловый риф, изнемогая от голода и жажды вдали от морского пути, все еще сохраняет крупицу надежды, веры в свою счастливую звезду и пристально вглядывается в горизонт, не появится ли там парус или дымок. Мне же не на что было надеяться, не было той былинки, уцепившись за которую я смог бы возвратиться в свою прежнюю жизнь…
Тысячи глаз неотрывно следили за мной. Голова у меня кружилась, словно во хмелю. И все же я смело выплыл из неглубокой воды и пошел прямо на ожидавшую меня толпу. Моя жизнь могла быть в любой момент прервана отравленной стрелой, бумерангом или просто острым камнем. Но мои опасения были напрасными. Я почувствовал, что мой переливающийся всеми цветами радуги комбинезон оказывает магическое действие на туземцев, охраняет от всякого нападения.
Когда я добрался до берега, толпа расступилась передо мной и опустилась на колени. Было невыносимо жарко, раскаленный воздух шевелил верхушки пальм. Я сорвал с головы шлем и швырнул его на песок в гpyдy засохших морских звезд. И тогда по берегу прокатился легкий стон. Медленно нарастая, он перешел в ликующие возгласы, своим плавным ритмом напоминавшие грегорианские песнопения. Из коленопреклоненной толпы выделился мужчина в великолепном уборе из перьев и длинном лиловом одеянии. Извиваясь в танце, он стал выкрикивать повторяемое тысячами голосов слово, которое отныне стало моим именем: «Кецалькоатл, Небесный Пернатый Змей.»
5. Очень короткий эпилог
0'Хара кончил свой рассказ. Несколько секунд молчания показались мне вечностью. Потом он поднял глаза. И я увидел в них страх загнанного зверя, ожидающего неминуемой смерти. В тот вечер я больше не задавал ему вопросов. Позднее он поведал мне о том, что с ним произошло в дальнейшем. О том сострадании, которое вызвали в нем записки человека из будущего, заблудившегося во времени. О том, как кстати пришло письмо, отзывавшее его в Штаты. О своем решении укрыться в монастыре.
