Тимофей Ермолаев - Дети Судного Дня
Закончился первый тайм. Во время перерыва спортсменам срочно клепали новые бронепластины, пополняли запасы боекомплектов, а медики вводили в их организмы бешеные дозы стимуляторов и, если кто был ранен, обезболивателей. Во втором тайме на поле выпускались дополнительные силы, вооружённые ракетами. А относительно счёта — он так и не был открыт, если не считать десяток продырявленных, как решето, неподвижных тел, которые техники в спешном порядке вывозили с поля.
Как только спортсмены вновь заняли свои места на поле, прозвучал свисток судьи, и… К огромному ужасу и возмущению фанатов этого зрелищного спорта телевизор чмокнул и погас. Орсон, не найдя выхода для своего гнева, даже заколотил кулаками по серому экрану, но его похвальные старания оставались тщетными.
По решётке двери провели дубинкой-станнером. Щуплый черноволосый надзиратель с хмурым обликом принёс ужин.
— Вас уже девятеро, гады? Вы что, размножаетесь? — поинтересовался он, просовывая под решётку ужин на картонных тарелках, а между прутьями — какое-то питьё в бумажных стаканчиках. — Приятного аппетита!
Трайкеры, очнувшись от своей техно-болтовни, ринулись к кормушке и первыми выбрали себе порции. Патер Гордон с усмешкой превосходства наблюдал за ними. Затем уже медленно разбирали тарелки и стаканчики остальные, патер замыкал шествие.
— Не пейте сразу всю воду, — предупредил Гордон новичков, — это на шесть часов, иначе от жажды вам придётся пить из этого благоухающего отверстия. И, чёрт возьми, не выкидывайте стаканчики и тарелки — это необходимая для вас же бумага. Свой журнал я потом рвать не позволю.
Проинформировав их таким образом, патер поправил пенсне, завёл очи вверх и громко, с искренним чувством произнёс:
— Благослови нас, Господи, и благослови нашу вечернюю трапезу! И спасибо тебе, Господи, за то, что она у нас есть!
«Этого Господа Бога хоть раз накормить такой трапезой», — мрачно подумал Алекс, глядя на нечто бесформенное, серое, покрытое плёнкой слизи — содержимое своей тарелки.
— Слава Богу, что оно хоть не воняет, — пробурчал он.
Вилок и ложек в тюрьме не полагалось, и приходилось пользоваться естественными инструментами — пальцами. К счастью, эта неприглядная масса не имела ни запаха, ни вкуса, и поэтому процесс поглощения пищи медленно, но продвигался, не проявляя тенденции обратиться вспять.
От двери камеры послышался гнуснейший и злораднейший смех. Энди, Алекс и Молчун узнали в небольшой полноватой фигурке Сони Скевинджера. Лицо агента было подобно полной луне, а рот растянулся от уха до уха.
— Приятного аппетита, — сказал Сони.
— Vade retro, Satanas[2]! — громогласно повелел патер Гордон, осеняя решётку крёстным знамением. Сони мгновенно исчез.
Покончив с неприглядной кашей (если только это была каша), Энди пригубил компот (если только это был компот, а не продукт жизнедеятельности какого-нибудь животного). На вкус эта темноватая жидкость оказалась лучше, чем он ожидал, но немного портило впечатление то, что нерадивый повар не потрудился выловить из стаканчика каких-то маленьких тёмно-коричневых червячков. Тараканов Энди с удовольствием бы погрыз, но червяки… брр, мерзость!
После ужина свет в камере начал медленно угасать, и через несколько минут они очутились во тьме, ничего не было видно, кроме светлого прямоугольника дверного проёма. В коридоре также уменьшили яркость освещения, но не погасили совсем.
Кто-то в темноте направился к отверстию.
— Осторожно, не упади туда, — сказал патер Гордон.
Этот кто-то долго, с натугой делал своё дело, а потом, приглушённо ругаясь неприличными словами, воспользовался картонкой от тарелки.
— Господи, благослови эту ночь, — торжественно провозгласил Гордон, когда все успокоились, растянувшись на прохладном полу.
— В таком месте необходимо просить милости у Сатаны, — хмыкнул невидимый Филип. — Спокойной ночи!
* * *В холодном, как лёд, карцере неподвижно сидел диг Тайтус. Лампы над его головой то ярко вспыхивали, то резко гасли, но диг установил частоту считывания изображения с сетчатки глаза равной частоте вспышек. Благодаря этой мере, мир для него погрузился в темноту.
Тайтус думал. Но вы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что он думал не о том, как выбраться из тюрьмы, и не о том, как показать себя на суде (если таковой будет) наилучшим образом. Диг мысленно играл сам с собой в шахматы. Даже его совершенный мозг, в миллионы раз превосходящий быстродействием самые лучшие электронные устройства, не мог перебрать все возможные варианты, и поэтому Тайтус получал немалое интеллектуальное наслаждение.
Глава 6. Тюрьма. День второй
Хмурый надзиратель изо всех сил стучал металлической дубинкой по прутьям решётки, вырывая заключённых из объятий сна, отказывая им в праве восьмичасового пребывания в царстве грёз. Энди был мрачен, как туча, ибо безжалостный стук прервал свидание со столь милой его сердцу подружкой. Надзиратель поставил каждому порцию вчерашней, а потому холодной пищи и, зевая до хруста челюстей, отбыл.
— Благослови, Господи, нашу трапезу! — провозгласил Гордон.
После завтрака неожиданно увели Ланга, Курц встревожено заметался по камере.
— Не беспокойся, Мега-Курц, Ланг тебя вытащит, — пообещал ему Алекс, запивая компотом очередную таблетку, любезно предоставленную Гордоном.
Энди удивлённо заморгал слипшимися после сна глазами. Алекс придвинулся к его уху и негромко, но так, чтобы слышал и проявивший интерес Молчун, сказал:
— Вы разве не знаете, кто у Ланга мама? — и он поднял вверх указательный палец.
Но Курц не успокаивался. С безумным видом трайкера, у которого угнали единственную жизненную ценность — трайк, он носился по камере взад и вперёд своей ковыляющей походкой (у трайкеров обычно были атрофированы определённые группы мышц) и, наверное, свалился бы, в конце концов, в отверстие, запаха которого мужественно старались не замечать. Этому помешала картинка из журнала, который опять читал Гордон. Это была реклама сигарет, но на заднем плане виднелся ярко-красный трайк, мчащийся на огромной скорости. Фотография была очень размазана, но у Курца от восхищения перехватило дыхание. Он с быстротой хищника ринулся к патеру и начал пожирать изображение глазами.
— Гордон, тебе очень нужен этот листок? Можно его вырвать? — от волнения у трайкера даже подрагивали уши.
Патер Гордон сначала тщательно удостоверился, нет ли на обратной стороне страницы необходимых ему картинок и лишь потом медленно, с глубоким чувством того, что своими действиями спасает страждущую душу трайкера, торжественно выдрал лист. Курц яростно схватил фотографию и, удалившись в один из углов камеры, начал фанатично её созерцать.
