Алексей Волков - Будущее принадлежит нам
И вот настал день, когда ракету поставили на стартовой площадке, а до запуска осталось несколько дней. Охранники на космодроме хорошо знали Джимми, ведь он каждый день, неся чемоданчик с измерительными приборами, приходил на стартовую площадку и контролировал монтаж и проверку генератора. Поэтому никто не обратил внимания, когда Джимми неторопливо прошел контрольный пункт, поднялся по лесенке в ракету и скрылся внутри, захлопнув за собой люк. Но тут взревела сирена охранной сигнализации, и на космодроме была объявлена тревога.
Никто, кроме Джимми, не знал, что в чемоданчике у него в тот день были не приборы, а бомба, которую он накануне получил от Мэри по почте. Он собирался оставить ее в укромном месте внутри корабля, установить часовой механизм на сутки и уехать. Но он забыл об одном. У входа в ракету стоял детектор радиоактивных частиц, и едва Джимми прошел мимо него, сработала сигнализация.
Джимми выглянул в иллюминатор и увидел, как ракету окружают вооруженные охранники. Он быстро задраил входной люк, но завинчивая последнюю гайку уже знал, что живым отсюда не выйдет. Люк можно было открыть и снаружи специальным ключом, были еще два люка возле двигателей, так что до него очень скоро доберутся. Отступать было некуда, раздумывать некогда.
Джимми пролез в кабину управления, сел в кресло пилота и раскрыл чемоданчик. Он откинул крышку плоской металлической коробки и щелкнул тумблером на панельке. Загорелась зеленая лампочка -- часовой механизм включился. Джимми медленно повернул рукоятку и установил взрыватель на три минуты, но тут услышал удары по люку. Он понял, что времени у него будет меньше, чем он надеялся, стиснул зубы и перевел взрыватель на самое малое деление -- одну минуту. Затем поставил бомбу на соседнее кресло, откинулся на спинку своего, и, протянув руку, нажал кнопку на панельке бомбы. Рядом с зеленой загорелась красная лампочка -- взрыватель заработал. Джимми скрестил руки на груди и закрыл глаза. Пошла последняя минута его жизни.
Никто из находившихся на космодроме так и не узнал, из-за чего была поднята тревога. От секретного космодрома осталась лишь груда обугленных развалин, да стометровая воронка на том месте, где стояла ракета.
Глава 17. Возмездие
В небольшом ресторане далекого советского городка сидел Заклинкин и торопливо ел. До поезда оставался час, но нервы предателя были напряжены до предела, и он стремился как можно скорее покончить с обедом. Заклинкин даже не смотрел в окно, за которым лежал простой советский город, в котором было несколько высших учебных заведений, масса предприятий, школ, и не было ни единого безработного.
Внезапно за его столик подсел широкоплечий, сильный даже на вид мужчина с добрыми голубыми глазами, от взгляда которых Заклинкину стало не по себе. Мужчина поиграл зажигалкой и как бы между прочим произнес:
-- Вы еще не устали бегать, Иван Семенович?
Предатель задрожал, а Епифан Матвеевич -- это, конечно же, был он -- так же небрежно добавил:
-- Ничего, скоро отдохнете.
Лицо Заклинкина затряслось от страха, и он тут же заговорил униженным просящим голосом:
-- Только не убивайте. Я все скажу...
-- Да не здесь же,-- поморщился Епифан Матвеевич.
Он легко встал и повел трясущегося предателя к выходу.
* * *
В этот же вечер полковник иностранной разведки Джон Ланкастер старыми московскими переулками крался к аэродрому. В его кармане лежал билет на самолет "Москва-Лондон", но профессиональное шпионское чутье говорило, что появляться на людных улицах опасно.
Епифан Матвеевич вырос перед ним внезапно, внешне неотличимый от москвичей, но в мозгу Ланкастера как озарение вспыхнуло: "Чекист!", и он тут же бросился со всех ног в ближайший проходной двор. Теперь убийца изо всех сил пытался спасти свою поганую шкуру, удрать, сбить со следа, и проходные дворы стремительно сменялись переулками, а те опять проходными дворами. Но... в очередном проходном дворе стоял майор Чекалин и со вкусом курил папиросу.
-- Вы бы прежде выслушали, а потом бегали.-- Он укоризненно взглянул на Ланкастера.-- Ваша карта давно бита. Сдавайтесь, Джон!
Но Ланкастер не собирался следовать добрым советам, и, выхватив пистолет, выпустил в майора всю обойму. Однако Епифан Матвеевич был начеку. Он ловко увернулся от пуль и повторил:
-- Сдавайтесь!
С искривленным от бешенства лицом Ланкастер отбросил бесполезный пистолет, и, выхватив финский нож, бросился на Чекалина. Епифан Матвеевич, не сходя с места, ловко перехватил его руку, и нож упал на асфальт. Ланкастер с заломленной за спину рукой сразу обмяк, и, не узнавая своего голоса, тут же стал выдавать все и всех...
Епифан Матвеевич смотрел на него своими усталыми, но добрыми глазами, и в них сквозило презрение к трусливому врагу.
Глава 18. Операция
Весть о злодейском покушении на академика Богатырева в один день облетела всю страну. На предприятиях, стройках, в учебных заведениях прошли митинги. Трудящиеся советского государства заклеймили вечным позором коварных преступников, и единодушно приняли призыв партии и правительства к бдительности и резкому повышению производительности труда. Суровый голос советских людей звучал на весь мир.
Из-за границы стали поступать телеграммы от многочисленных друзей нашей страны.
Из далекой сибирской деревни военным самолетом срочно вылетел в столицу знаменитый хирург Сергей Вениаминович Минько. Стремительный истребитель быстро домчал сельского врача до московского аэродрома, где его уже ждала машина.
Михаила Андреевича перевезли в экспериментальный корпус прославленной московской клиники. Сотни студентов и ученых толпились в коридоре, переживая за своего учителя.
Михаил Андреевич лежал почти обнаженным. Глаз не улавливал движения его широкой груди.
Почти все самые главные операции уже закончены. Извлечены пули из левого легкого и сердца. Теперь они не угрожают жизни ученого, и врачи не думают о них.
Главное -- это череп, дважды пробитый пулями Заклинкина. Рентгеновские лучи уже рассказали о том, как расположены осколки, и где есть трещины.
Оперирует Минько.
Тихо звучит его голос:
-- Спирт... тампон... скальпель... спирт...
Шесть часов длится операция. И вот уже Сергей Вениаминович соединяет черепные покровы и накладывает последние швы. Широкая улыбка разлилась под марлевой повязкой:
-- Будет жить!
* * *
Когда врачи снимали Михаила Андреевича с операционного стола, один из консультирующих при операции, известный генерал-майор медицинской службы, вышел к телефону в ближайшую комнату.
