Анатолий Гладилин - Тень всадника
II. ЖОЗЕФИНА БОГАРНЕ
Получив эскадрон и поселившись в кавалерийских казармах, я все время проводил в манеже и на учениях. Было очевидно, что после длительного лежания в госпитале я потерял профессиональный навык, поэтому, отпустив к вечеру солдат на отдых, я скакал на коне по дорожкам Венсеннского леса, пока совсем не темнело, или фехтовал в манеже с офицерами. В свою комнатушку на третьем этаже я поднимался на ватных ногах и падал замертво в незастеленную кровать. Утром болели руки, ноги. Над корытом с холодной водой я смывал лошадиный и человеческий пот (запах пота меня преследовал!), доставал из развалюхи-шкафа чистую рубашку (о моем белье - за умеренную плату - заботилась маркитантка), и день начинался, как обычно.
- Ру-у-бить! Ска-а-кать! Пры-гать! На-ле-во! На-пра-во! Сохраняйте строй! Плотнее друг к другу! Ребята, поодиночке вас перебьют, как щенков!
Конечно, когда колонной, в шеренге по шесть всадников, неспешной рысью мы шли на полигон в Монтрё, то гуляки Венсенна останавливались и провожали нас одобрительными взглядами. Наверно, красивое было зрелище. Однако на полигоне я гонял эскадрон повзводно до седьмого пота, и рубашка на мне была хоть отжимай. Извечная армейская проблема: белье меняют, мундиры не меняют. Поэтому в армии не только устоявшиеся традиции, но и - пардон! - устоявшийся запах. Армию лучше наблюдать издалека, когда она дефилирует полками и эскадронами. Красивое зрелище!
Однажды полковник Лалонд присутствовал на моей муштровке, ни слова вслух не произнес и лишь потом конфиденциально заметил:
- Не знаю, Готар, откуда у вас эта идея - рубиться шеренгами, сохраняя строй. В бою все смещается и смешивается. Впрочем, вы правы в одном: солдат надо воспитывать в духе взаимовыручки, поощрять чувство локтя.
Сам полковник Лалонд, мастер вольтижировки, который, стреляя из пистолета на скаку, попадал в цель, сам полковник Лалонд изволил меня похвалить! Я прибавил рвения и месяца через два вошел в форму. Мой конь легко перепрыгивал изгородь, а ладонь не ощущала тяжести сабли. Я мог рубиться по очереди с тремя-четырьмя напарниками, и иногда удавалось выбить из их рук оружие. Я даже продержался минуты три против Лалонда, пока моя сабля, как перышко, не взлетела к потолку, но все офицеры на манеже обступили нас и внимательно наблюдали за поединком, ибо все знали, что полковник просто так с n'importe qui (с кем попало) не фехтует.
На вантозских маневрах мой эскадрон занял второе место в дивизии.
Поэтому, честно говоря, я не удивился, когда меня вызвали к командиру полка. Я удивился тому, что сказал мне полковник Лалонд:
- Капитан Готар, я вам предлагаю взять отпуск.
В армии не обсуждают приказ. Меня огорчила его жестокость. Все блага, что я получил от армии, - крохотная клетушка с продавленной кушеткой, колченогим стулом и тумбочкой, шкафом, готовым с плачем рухнуть, когда открываешь дверцу... Но это было мое жилище, я привык к нему и к казарменному быту, я чувствовал здесь себя как дома. Больше я ничего не имел в этом мире, и никто нигде меня не ждал. И вот награда за труды! Отпуск? Завуалированная отставка. Освобождайте помещение!
К счастью, полковник понял мое смятение.
- Готар, вы хороший боевой офицер. Вижу, как вы стараетесь. Я знаком с вашим досье. Отличились при Вальми, Бомоне, одним из первых форсировали Самбру. И эта страшная контузия... Нет, я вас не удаляю из армии, я хочу вас сохранить для армии! Теперь затишье на фронтах, воспользуйтесь передышкой, забудьте казарму, снимите номер в гостинице. Воевать всегда успеется. Вы же молоды. Полковник вздохнул. - Мне бы ваши годы!
Я догадался, что имеет в виду полковник. В казармах все - от новобранцев до высших командиров - с жаром дискутировали тему нынешних парижских нравов. По общему мнению, после отмены террора Париж сошел с ума. На площадях танцуют и веселятся до глубокой ночи, пьют безмерно, а женщины отдаются чуть ли не каждому встречному, на военных - так просто виснут. Офицеры, получившие увольнение в город, возвращались с ухмылкой сытых котов.
Полковник, служивший еще в королевской гвардии, делал мне неслыханный подарок - пять недель вольной жизни! - а я, бестолочь, упрямился...
Казначей протянул мне пачку банкнот. Я вылупил глаза.
- Мой дорогой Готар, - рассмеялся казначей, - нам перевели ваше жалованье за те полгода, что вы провалялись в госпитале. Не думайте, что это большие деньги. Нет таких денег, которые нельзя истратить в Париже. Сейчас все изменилось, дельцы и спекулянты наживают огромные состояния, швыряют золото налево и направо, цены растут. Но у меня есть адрес приличного дешевого отеля на улице Короля Сицилии. И купите себе гражданскую одежду.
Мои личные вещи уместились в тощем бауле. Шинель я оставил в казарме. В лавчонке на Сан-Антуан примерил темный широкий плащ-накидку. Пока достаточно. Вот с чем я решил не расставаться, так это с саблей. Под плащом ее не видно, а мне спокойнее. Ведь по сведениям той же казармы, в городе не только танцевали...
Хозяин гостиницы "Сгоревшая мельница" и вправду брал недорого. Мог бы и ничего не брать, ибо номер оказался копией моей комнаты в казарме: продавленная кушетка, колченогий стул и тумбочка, всхлипывающий деревянный шкаф. Одна лишь новация - на стенке, рядом с окошком с грязными стеклами, висело круглое зеркало. Оттуда выглянул незнакомец, коротко, по-армейски стриженный, с впалыми щеками и очень недобрыми глазами. Я подумал, что такого человека обойдут своим вниманием и парижские красотки, и парижские грабители.
Первая гражданская ночь прошла тревожно. В казарме после отбоя все дрыхнут, как сурки, боятся упустить драгоценные минуты сна, а тут в коридоре шаги, громкие голоса, женский визг... Потом, когда все утихомирились, я услышал за стеной плач. Женщина плакала, стонала, всхлипывала. Перемежалось это с мужским бормотанием. Он ее бил, злодей? Я собрался было одеться, достать саблю и спасать бедняжку, но вдруг женщина начала смеяться... Вот и пойми их, штатских.
Черт бы их всех побрал! Надо жить, как привык, по казарменному расписанию и уставать за день так, чтобы валиться в кровать и засыпать беспробудным сном младенца.
Сказано - сделано. Я гулял по улицам, методично обходя квартал за кварталом, пока ноги меня держали. Вечером ужинал в соседней харчевне "Жареный петух" и читал газеты. И такое времяпрепровождение доставляло мне удовольствие, ибо каждую минуту я был готов к тому, что вид какого-то дома, таверны, булочной или хотя бы строчка в газете волшебной искрой озарит мой мозг и я вспомню свою жизнь.
Поиски прошлого - увлекательное занятие. Ведь что я знал про себя? В досье, которое прислали в полк вместе с моим назначением, сообщалось: "Жером Готар родился 6 декабря 1768 года в Марселе, окончил в Арле офицерскую кавалерийскую школу, участвовал в таких-то боях, тяжело ранен третьего мессидора 1794 года при форсировании Самбры, представлен к капитанскому званию в рапорте полковника Бернадота от 10 мессидора, представление утверждено военной коллегией 13 брюмера. Жером Готар не женат, адреса его родственников не имеем. Несмотря на частичную потерю памяти, пригоден к строевой службе".
