Роджер Желязны - Кладбище сердца
— Да, — выдохнул Тенг, — насколько работа вообще может нравиться… Кстати, вы не собираетесь остаться здесь на ночь? Сегодня еженедельная вечеринка сотрудников, вам будут очень рады. — Он поглядел на плоский кружок циферблата, словно приклеенный к запястью. — Собственно, там уже начали.
— Спасибо, — ответил Мур, — но меня поджимает время, нужно улетать. Мне просто захотелось подкрепить свою веру в прогресс. Благодарю вас за экскурсию и за то время, которое вы на меня потратили.
— Всегда к вашим услугам. — Тенг подвел его к роскошной комнате отдыха.
— Вы ведь не улетаете прямо сейчас, я надеюсь? У нас есть возможность здесь перекусить, и я был бы очень признателен, если бы вы позволили задать вам несколько вопросов о Круге. В частности, об условиях приема…
Всю дорогу, вокруг света до самых Бермуд, благодушно пьянея в комфортабельном салоне «Стрелы-9», в году от Рождества Христова 2078-м, Мур чувствовал, что связь времен восстановилась.
— Итак, вы хотите его иметь? — сказала/спросила Мэри Мод, осторожно выползая из своей шали.
— Да.
— Почему?
— Потому что я не разрушаю ничего из того, чем владею. Я и так владею очень немногим.
Дуайенна негромко фыркнула — возможно, от удивления. Погладила любимую собачку, словно ожидая от нее ответа.
— Плывущий по бездонному морю к далекому сказочному Востоку, — пробормотала она задумчиво, — корабль все же пытается бросить якорь. Я так и не знаю, почему. Вы можете мне сказать? Простое легкомыслие со стороны капитана? Или второго помощника?
Собачка не отвечала. Никто другой не вступил в разговор.
— Или мятежник хочет повернуть корабль назад? — продолжала она. — Вернуться домой?
Молчание оставалось ненарушенным. Но наконец:
— Я живу во множестве домов. Они измеряются часами. Каждый из них приятен…
— Но в недостаточной степени, и ни в один из них нельзя вернуться, не так ли? Позвольте мне предвосхитить ваши дальнейшие слова: «Я не собираюсь выходить замуж. Я не собираюсь покидать Круг. У меня будет мой ребенок…» — кстати, мальчик или девочка?
— Девочка.
— «У меня будет моя дочь. Я помещу ее в прекрасный дом, обеспечу ей превосходное будущее, и вернусь к Весеннему Фестивалю». — Она потерла собачку, как хрустальный шар, и сделала вид, будто смотрит сквозь зеленоватую глину. — Похожа ли я на цыганку?
— Весьма.
— И вы считаете, что это сработает?
— Не вижу причин, почему бы нет.
— Скажите, чем станет заниматься гордый отец, — осведомилась она, — сочинять дочке венок сонетов или конструировать ей механические игрушки?
— Ни то, ни другое. Он никогда об этом не узнает. Он будет спать до весны, а я нет. И она об этом тоже никогда не узнает.
— Тем хуже.
— Скажите, почему?
— Потому что она станет женщиной меньше чем за два месяца по часам Круга — и очень красивой женщиной, поскольку красота будет ей по карману.
— Разумеется.
— И как дочь члена Круга она будет иметь преимущественное право на вступление.
— Она может не захотеть этого.
— Только те, кому это недоступно, делают вид, будто так считают. Она захочет. Все хотят. И если ее красота будет хирургического происхождения, я, пожалуй, отменю для этого случая собственное правило и допущу ее в Круг. Там она встретит многих интересных людей: поэтов, инженеров, родную мать…
— Нет! Я бы сказала ей об этом, прежде чем позволила бы этому случиться…
— Ага! Скажите мне: ваш страх кровосмешения вытекает из страха сравнения или наоборот?
— Перестаньте, пожалуйста! Почему вы мне говорите об этих ужасных вещах?
— Потому что я, к сожалению, больше не могу позволить себе пытаться вас сохранить. Долгое время вы были превосходным символом, но теперь ваши развлечения перестали быть олимпийскими. Вы скатились до повседневности. Вы демонстрируете, что боги бестолковее школьников, что и они могут пасть жертвами биологии — несмотря на все те медицинские услуги, какие нам предоставлены. Принцесса, в глазах всего мира вы моя дочь, ибо я — это Круг. Примите мой материнский совет и выходите из Круга. Не пытайтесь возобновить контракт. Выходите замуж и ложитесь в гибернатор на несколько месяцев — до весны, когда контракт истечет. Спите непрерывно в бункере, пока не пройдет год или больше. Мы замаскируем романтические аспекты вашего выхода. Подождите год-другой рожать. Холодный сон не причинит вашему ребенку никакого вреда, у нас уже были подобные случаи. Если вы с этим не согласитесь, наше материнское предупреждение будет простым: вы подлежите немедленному исключению.
— Вы не можете так сделать!
— Перечитайте ваш контракт.
— Но почему об этом кто-то должен узнать?!
— Вы ведете себя словно глупенькая куколка! — во взгляде сверкнуло ацетиленовое пламя. — Все ваши понятия о внешнем мире фрагментарны и выборочны — за последние 60 лет, по крайней мере. Каждое средство массовой информации в мире ловит практически каждое движение каждого члена Круга — с момента его пробуждения в бункере и до того момента, когда он, усталый, возвращается с последнего Бала. У журналистов-ищеек сейчас больше способов подсматривания и подслушивания, чем цветных волос на вашей голове! Мы не сможем скрывать вашу дочь на протяжении всей ее жизни, так что и начинать не будем. У нас было бы достаточно хлопот с секретностью, если бы вы решили ее не иметь, — но я думаю, мы смогли бы перехитрить и перекупить наших собственных служащих.
Итак, я предлагаю вам принять решение.
— Мне очень жаль.
— И мне тоже, — сказала Дуайенна.
Посетительница встала.
Уходя, она услышала за спиной странный звук, как будто скулила фарфоровая собака.
Немощеная дорожка вьется капризной речкой мимо аккуратно подстриженных живых изгородей и далее вниз по причудливо изрезанному склону, пробегает под нестриженой развесистой форсайтией, мимо высоких островков густого сумаха и волнующихся ветвей случайного гинкго, машущих далеким чайкам и грезящих о неожиданном прилете археоптерикса; не меньше тысячи футов надо пройти, петляя вслед за ней, чтобы одолеть двести футов тщательно спланированных джунглей, отделяющих сады Дома Спящих от искусственных руин площадью в добрый акр, поросших буйной сиренью и зелеными колоколами больших ив, которые то скрывают, то выставляют на всеобщее обозрение разбитые цоколи, расколотые фризы, упавшие колонны, безрукие и безликие статуи и груды камней, разбросанные меж ними в притворном беспорядке; далее тропинка реки превращается в дельту и неожиданно теряется там, где волны Времени размывают напоминание memento morinote 17, для создания которого предназначены развалины, своеобразный консервант времени, и посмотрев вокруг, член Круга может сказать: «Я старше этого», — и его спутница может ответить: «Когда-нибудь мы сюда вернемся, и этого тоже не будет» (даже если на этот раз она так не сказала), и от этого почувствует себя еще бессмертнее и от этого еще счастливее; вскарабкавшись через завалы к высохшему фонтану, в круге которого смеется изуродованный варварами Пан, они найдут новую тропу, незапланированную и совсем недавно протоптанную, где трава желтеет под ногами и надо идти по одному, пробираясь сквозь заросли шиповника, прежде чем выйдешь к старому молу, который они обычно форсируют, подражая коммандос, чтобы попасть на большой пустынный пляж, где песок похуже чем в городе — там его просеивают каждые три дня, — но где тень так же манит, как и солнцепек, и где большие плоские камни приглашают к медитации.
