Яна Дубинянская - Козлы
Как он, Василий, мог об этом забыть?!
Больше никогда… Никогда!..
… — Завтра в это же время, Ильич? — спросил рыбак, по колено в воде швартуя лодку к берегу. Твердовский выпрыгнул, поскользнулся на круглых подводных голышах, поросших пленкой невидимых водорослей, больно ушиб ногу. Морщась, взвалил на плечо акваланг, ласты и злополучный садок с рыбой. У Энвера что-то не получалось, он вполголоса ругался по-татарски и, кажется, не ждал ответа.
Поднимаясь по крутой горной тропе к Мысовке, Твердовский вдруг вспомнил о Лизе. Кажется, так её зовут… ту девицу, которая должна приехать сегодня. Может быть, уже приехала. Хоть бы уже…
С ней святой оберег. Оберег защитит.
* * *Когда я отыскала эту самую улицу Ленина, три, было уже темно, как у негра в заду. Олежка с друзьями никак не хотели меня отпускать в такую темень одну. Пришлось наплести им, что бабка у меня суровая, как в позапрошлом веке, а в деревне только покажись с парнями — обязательно кто-нибудь ей стукнет. Так что ребят удалось спровадить ещё у околицы Мысовки. Олег сказал, что они постараются упасть с палаткой где-нибудь поближе, и пообещал меня найти.
Жестянка со здоровенной цифрой «три», над которой горела малепусенькая лампочка, торчала на плетеном заборе высотой мне по шею. Из-за забора что-то хрипло гавкало. Я вспомнила, — Городилина как-то рассказывала в общаге, — что по селам принято на ночь спускать цепных псов погулять, и они бегают по улицам дикими стаями. Нет, вообще-то я люблю собак…
Я постучала в жестянку. Подождала пару секунд и постучала еще. Ноль на массу. Хотя псина во дворе разрывалась вовсю.
Ну и что теперь? Так и ночевать под калиткой?..
И тут с того конца улицы послышались, приближаясь, всякие разные звуки. Топот, звяканье бубенчиков, шаги и жутковатое пронзительное меканье. И шепелявый старушечий голос, который негромко покрикивал:
— Белый-Белый-Белый!.. Красотка-Красотка-Красотка!.. Машка-Машка-Машка!.. Дымок-Дымок-Дымок!..
Вот так, каждое слово по три раза. Я сразу сообразила, что это гонят стадо каких-то домашних животных. Но все равно до ужаса перепугалась, когда мне в ноги ни с того ни с сего ткнулась теплая и твердая голова. Сильно ткнулась, с разбегу! Хорошо хоть, безрогая… потому что ещё козленок.
Бабка, покрикивая, подходила все ближе, я уже различала её черный силуэт на темно-синем фоне, окруженный беспорядочно мечущимися козами. Когда поравняется с калиткой, — решила я, — надо будет спросить, здесь ли живут Твердовские и дома ли они… а если не здесь и не дома, то попроситься переночевать. Где я в такой темнотище буду искать Олега с его палаткой?..
Стадо прибыло ко мне раньше, чем престарелая пастушка, — и пришлось отскочить от забора в непролазный мрак. Один козел, громадный и лохматый, выставил рога в мою сторону и совсем оторвался было от коллектива, когда бабуля троекратно окликнула его, Бусика. Ничего себе Бусик! Я на всякий случай отступила ещё на пару шагов и тут заметила, что старушенция дальше не идет, а колдует над засовом той самой калитки!
Возвращаться туда было боязно.
— Тетенька! — позвала я, перекрикивая нестройное меканье. — Скажите, а Твер…
Она обернулась, и я так и замолчала с раскрытым ртом.
Лампочка над номером дома очень неплохо подсветила сбоку её лицо. Темное, сморщенное, с обвисшими брылами по бокам невидимых губ, с малюсенькими кабаньими глазками и нависающим лбом. Да-да. Только черный платок вместо вязаной шапочки.
— А ты кто такая?! — гавкнула твердолобовская мать. — Иди, иди отсюда! Развелось тут…
Ничего себе…
Нет, я понимала, что нужно подойти к ней и нормально объяснить, кто я такая и откуда, — но там же толпилось стадо во главе с громадным Бусиком! Орать через всю улицу как-то не очень… и до бабки, ясно, все равно не дойдет. Но почему Твердолобый ей не сказал?.. Кто он после этого?!..
Я тупо стояла посреди пыльной ухабистой дороги имени Ленина. Последние козы одна за другой ныряли за калитку. Сейчас Твердолобиха её захлопнет — и все.
Она как раз это делала, когда я вдруг завопила не своим голосом:
— Вась-Ильи-и-и-ич!!!
Старуха обернулась. По вытянутой шее было видно, что она старается меня разглядеть. В щель недозакрытой калитки протиснулся великовозрастный козленок, резво шмыгнул в сторону, и бабка погналась за ним, причитая «Цыган-Цыган-Цыган».
И тут появился Твердолобый.
Кажется, он опознал меня сразу, несмотря на темень и близорукость. Бросаясь вперед, столкнулся с Цыганом, подпрыгнул на полметра, сдавленно взвизгнул, — а в следующую секунду потными лапами шарил по моей груди.
Вот тут я вконец офонарела. Так, что даже не издала ни звука.
Звук издала Твердолобиха.
— Васенька?!!..
— Где вы пропадали, Лиза?! — между тем сварливо начал Твердолобый. — Я думал, вы уже не приедете. Я начинал волноваться! Я…
Волновался он! Дал бы денег на такси, раз такой нервный! Я разозлилась и совсем уже созрела двинуть его по лапам, но он вовремя убрал их сам. В шею больно врезалась цепочка, и я сообразила наконец, что именно Вась-Ильич искал за воротом моей футболки.
Оберег. Твердолобый истово стискивал змейку в кулаке, — а что я при этом извернулась буквой «зю», его, понятно, не заботило.
— Васенька… — ещё раз ахнула над ухом старуха.
Ее сынуля соизволил, наконец, меня отпустить.
— Познакомься, мама, — сказал он, — это Лиза, она будет помогать тебе по хозяйству. Я нанял её на месяц. Работящая девушка!
Ага, ухмыльнулась я. Послушали бы вы моего батю — насчет «работящей девушки»! Кабаньи глазки Твердолобихи с подозрением блеснули в темноте. Похоже, она и сейчас за милую душу с ним бы согласилась.
Впрочем, все это было мне тогда по барабану. Желаний у меня имелось ровно два. Надо объяснять, каких?
… Нормальную еду Твердолобиха зажала: они, мол, с Васенькой уже поужинали. Расщедрилась на чашку козьего молока и пару черствых плюшек. Молоко я с детства ненавижу — любое, кроме сгущенки! — но прожевать плюшки без запивачки не получалось. Старуха тут же отправилась дрыхнуть, Твердолобый давно храпел на весь дом: качать права было не у кого, а лазать по чужой хате в поисках воды я не решилась. Так и завалилась спать голодная и злая.
Козлы они все!..
Постелили мне, как было торжественно объявлено, в мансарде, — а вообще-то на чердаке. Шерстяное одеяло в прорехах, без пододеяльника, с вечера показалось чересчур теплым для лета. Но под утро я заледенела так, что боялась шевельнуться, только стучала зубами и безуспешно пробовала подоткнуть под себя края дырявой шерсти. И уже не спала, когда снизу послышался скрип ступенек, охи, вздохи и причитания.
