Олег Корабельников - Прикосновение крыльев (сборник)
— Давайте уж сначала на собаках, — мирно посоветовал Оленев. — Или на морских свинках. Одолжите у Чумакова.
Грачев тут же взвился и исчез из лаборатории не то ловить заблудших псов, не то вымаливать свинок у Чумакова.
Оленев посидел в опустевшей лаборатории, выключил, не торопясь, все аппараты, аккуратно загасил сигарету и записал на листке бумаги формулу вещества, чистого, свободного от случайных примесей. Потом он нарисовал ряд технологических схем для переработки сырца и оставил на столе у Грачева.
Он мог без боязни сделать все это, потому что слишком хорошо знал своего руководителя. Грачев все идеи сотрудников автоматически считал своими и, увидев формулу, тут же объявлял, что сам вычислил ее.
А Оленев с насмешливой печалью догадался, что дедушка, живущий у Чумакова, давно знаком ему, и недаром старик искал то пилюлю бессмертия, то тайну сотворения Вселенной…
Он поехал на другой конец города, к Чумакову. К нему можно было приезжать в любое время дня и ночи, без церемоний и приглашений, тем более что Чумаков в этот день дежурил в клинике, и Оленев думал застать дедушку одного.
Так оно и получилось.
Дверь открыл высокий худой старик в строгом черном костюме, белой сорочке и черном галстуке. Седая бородка аккуратно подстрижена, воротник рубашки чопорно накрахмален, и только пенсне на переносице не хватало для полного портрета старорежимного приват-доцента.
— Нинь хао, — сказал Оленев, кланяясь по-китайски и пожимая сам себе руку. — Здравствуй, Безграничная Лесная Дыра, Ванюшка ты этакий. Вот уж не думал, что эти годы ты крутишься возле меня. Не доверяешь?
— Доверяй, да проверяй, — проворчал старик, не приглашая в комнату. — Осталось несколько месяцев, ты не забыл?
— А я уж думал, что ты сам нашел. Разве пилюля бессмертия не конечная цель?
— Это опять тупиковая ветвь, — вздохнул старик и посторонился. — Это не то, что надо мне, но то, что обещал тебе. Как видишь, закономерности были замаскированы под цепь случайностей, и ты получил что хотел.
— Так это Териак, брат Философского Камня? Абсолютное лекарство?
— Брат, да не мой. Лекарство, да не абсолютное. Оно спасло бы тогда твою маму. Ты просил — я исполнил. Цепочка вьется звено за звеном, ее уже не разрубишь.
— Вот оно что… Значит, я опять лишь орудие в твоих руках. Любознательней переводчик… А ты теперь стал минералогом?
— Ищу, — коротко сказал старик. — Камень — это основа Вселенной. Может быть, там таится мое нечто.
— А если нет?
— Тогда ты, — жестко сказал старик. — Ты и найдешь.
— Чем больше я живу, тем сильнее сомневаюсь в этом. Я не знаю, кто ты на самом деле и откуда появился, но неужели за тысячи лет своей жизни и при нашем развитии науки тебе не удалось найти Это? Тебе, при твоих безграничных возможностях и способностях? Так что же смогу я, бывший вундеркинд, заурядный врач, скучный обыватель?
— Глупец, — сказал старик. — Интеллектуальная кокетка, интеллигент-самобичеватель, что ты понимаешь в великих и непостижимых поисках Истины, рассеянной во Вселенной? Когда взорвалось Большое Яйцо, Истина, скопленная в нем, рассеялась вместе с материей, и теперь приходится собирать ее по крохам. Всего, что сделали вы, не хватит, чтобы заполнить один мой карман, но это все для вас, а не для меня. Жемчуг не зарождается в навозных кучах, но может попасть туда с тем процентом случайности, что равен железной необходимости. Ты и будешь тем петухом.
— Завидная роль, — усмехнулся Оленев. — Твой рецепт уже попал в чужие руки. Это не принесет вреда людям?
— Если слишком ретиво стремиться приносить добро, оно может обратиться во зло.
— Но это лекарство на самом деле сделает революцию в медицине. Разве гуманно отнять у людей надежду на здоровье и жизнь?
— Все должно быть в меру. Дай в руки маньяку абсолютное лекарство от рака, и он уничтожит человечество. Вы никогда не знали меры, вам все подавай полной пригоршней.
— Что-то ты ворчливый сегодня, Ванюшка, — улыбнулся Юра. — А у меня в запасе всего несколько месяцев нормальной жизни. Давай-ка повеселее.
— Еще надоем. Потом я буду жить у тебя.
— Хорошо. Я запасусь чаем. В какой форме ты будешь? Надеюсь, что не в этой?
— Конечно, нет. Ты посвященный. Я буду таким, каким и должен быть.
— То в Камневидной, то в Чаепитной, то в Пинательной…
— В Танцевальной, Задумчивой, Малопостижимой, Говорильной, Сбалансированной, Обалденной, Неразличимой, Гневливой, Ворчливой, Ликующей, Дарующей, в Бесконечноразнообразной форме. Наконец-то я смогу быть таким, каков я есть.
— То есть никем. Существо без постоянной формы уже не есть постоянное существо.
— Тринадцатилетним оболтусом ты выглядел совсем по-другому, так что же ты хочешь сказать, что ты и тот сопливый отпрыск — разные существа?
— Я вырос, не нарушив ни одного знака биологии.
— Как же, вырос бы ты без меня! Знаешь ли ты, что в пятнадцать с половиной лет ты должен был взорваться вместе со своим новым изобретением? Это я спас тебя от пагубной идеи.
— Значит, ты вмешивался в мою жизнь без моего ведома?
— Договор, миленький, Договор. Ты просто забыл кое-какие пункты.
— Еще бы! Ты мне его так лихо подсунул и даже не оставил второго экземпляра. Сейчас я вряд ли бы согласился.
Квартира Чумакова походила на разгромленный музей. В углах громоздились картины художника, жившего здесь, долгие годы, книги со стеллажей свалены на пол, а вместо них — образцы камней с приклеенными этикетками. Только камни и были в порядке, а все остальное находилось в состоянии первозданного хаоса. На диване спал щенок, клетка с говорящим скворцом была задвинута под стол, а сама птица медленно поворачивала голову влево и вправо, как локатор, и лукаво посверкивала глазами.
— Бедный Чумаков, — вздохнул Юра. — То алкоголики у него, то шизофреники вроде тебя. Никакой нормальной жизни.
— Это его путь. Он знает, что делает, только не знает — как. Он — великий адепт, ищущий человека.
— Чумаков хороший хирург, просто очень несчастлив. Но ты прав, он самый удивительный человек, которого я знаю.
— Причинно-следственный механизм очень сложен, — сказал старик. — Ваша дружба не случайна.
При этих словах он стал менять свою форму, съеживаться, уменьшаться в размерах, его костюм покрывался трещинами, и к концу фразы на пол с глухим стуком упал розовый камешек, похожий на ядро грецкого ореха, вернее — на обнаженный человеческий мозг.
Оленев подобрал его, подержал в ладони и поставил на полку рядом с другими камнями. Рассеянно походил по комнате, погладил вздрогнувшего во сне щенка, наклонился к говорящему скворцу и, подмигнув, спросил:
