Эдуард Геворкян - Времена негодяев
— Как это? — вмешался в разговор Уля.
— Понюхает что-то — и все, исчез ангел.
— А ты видела, как они исчезают?
— Нет, конечно, ведь не я суд устроила, а он. Митя недавно следствие проводил: подозревал, что не Моисей вернулся с горы Синай, а какой-то самозванец. И вся история пошла наперекосяк. Пока ничего не выяснил — не та смесь, говорит.
Историю вероучений должны были проходить через два года, но ребята с большим удовольствием влезали в программы для сычей и пересмотрели почти все фильмы из этой серии. Мало что поняли, но сейчас сообразили, о чем идет речь.
Петро подумал о чумной резинке и скривился. Он помнил, как долго и мучительно болел высокий худой Панас, ходивший в одну с ним домовую школу в Харькове, как у него гноились суставы, и он все время мазал их дегтем.
Саркис смотрел на Ксению. Она явно не разыгрывала их. Митя, наверно, болен. Или, наоборот, больны они, а он здоров. Ни то, ни другое не должно помешать им идти за книгами. Ладно, пусть Ксения покажет дорогу. Вот она стоит, задрав голову, волосы рыжие, коса свернута в узел на затылке, а под левым глазом родинка.
Утром Саркис вышел из туалета и забрел на кухню. Там он увидел игрушку — заводного медвежонка, неуклюже вышагивающего по столу. Ксения внимательно следила за его движениями, держа растопыренные пальцы над головой с маленькими стеклянными глазами. Она что-то шептала. «Сила медведя, войди в меня», — расслышал Саркис.
Он тихо вышел из кухни и, остановившись в коридоре, удивленно помотал головой. Какая может быть сила у механической игрушки? Наверно, ненастоящая.
— Надо повыше забраться, — наконец сказала Ксения. — Я далеко с вами идти не могу, Митю нельзя одного оставлять, а то он всех там расточит. Покажу сверху, как до трещины идти, а там сами сообразите. Ну и немножко поколдую, чтоб вернее дошли.
Поднимались медленно, лестницы были забиты трухлявым хламом, обивка дверей расползлась, вывалив грязную вату, двери выломаны, в темных проемах квартир тихо гулял ветер.
На четвертом этаже Ксения остановилась у мутного, в пыли и паутине окна и прислушалась. Сверху шел нарастающий шорох и треск, словно большой и сильный зверь с хрустом прогрызался сквозь стены и полы дома. Лестничная площадка вздрогнула, осыпалась штукатурка, стекло мелко задрожало. Зверь ушел куда-то вбок и затих.
— Скрип прошел, — сказала Ксения, — идем дальше.
— Что еще за скрип? — озабоченно спросил Уля, успевший в эти секунды достать и вытянуть во всю длину свой прут.
— Не бойся, — улыбнулась Ксения. — Со мной не тронет. Без меня тоже не тронет, — добавила она, подумав. — Правда, днем лучше выше третьего не подниматься. Мало ли что…
Словно подтверждая ее слова, из дверного пролома донесся тяжелый вздох. Ксения замерла на полуслове, прижала палец к губам и осторожно пошла на цыпочках по ступенькам, а ребята за ней. Петро, нахмурившись, вызывающе посмотрел на черную щель и плюнул в нее. Из щели в тот же миг вылетел горшок с высохшим стеблем и, просвистев мимо его уха, врезался в стену и рассыпался сухой землей. И снова тяжелый вздох.
Петро не стал обострять отношения с печальным метателем горшков и быстро догнал друзей.
На восьмом этаже Ксения остановилась. На крышу вела ржавая лесенка, но дверь туда была наглухо заварена, даже замок намертво приварен и весь потек темными слезами окалины. Окно на лестничной клетке было забито фанерой.
Ксения решительно толкнула дверь квартиры, но тут Уля придержал ее за рукав и, выставив вперед ладони, сделал шажок, другой и остановился, как вкопанный на полушаге. Медленно отступил и покачал головой.
Саркис и Петро отошли к стене. Ксения нагнулась к Уле, словно обнюхала его волосы, а потом сердито посмотрела на полуоткрытую дверь, присела, набрала горсть пыли и мелкого мусора, пошептала что-то над ней и метнула ее в проем.
В квартире грохнуло, рассыпалось, ржавая лестница заскрипела, а потом все стихло.
— Ты что увидел? — спросила Ксения деловито.
— Ничего, — честно ответил Уля, — просто не пускало.
В квартире было тихо, разбитая мебель щетинилась во все стороны. Лохмотья драных обоев. Битый фарфор под ногами. Среди этого разгрома дико и нелепо висела сверкающая, чистая, словно новенькая, хрустальная люстра с целыми подвесками. Латунные трубки как будто начистили за минуту до их появления.
Ксения опасливо посмотрела на люстру, схватила табурет без двух ножек и с размаху ахнула по хрустальному великолепию. Саркис на миг зажмурил глаза, ожидая веера осколков по всей комнате, и не увидел, как табурет прошел сквозь люстру. Подвески, трубки, лампочки в матовых чашечках задрожали и растаяли, остались только звенья тяжелой цепи, опущенной почти до пола.
— Куда она делась? — тонким голоском спросил Петро.
— Не знаю, — пожала плечами Ксения, — мираж, что ли. Первый раз вижу.
Вокруг головы Петра закружила большая черная муха. Петро, разглядывавший ворох длинной щепы — все, что осталось от шкафа, махнул рукой, но муха нагло лезла в лицо. Петро прищурился и щелчком попытался ее сбить. Промахнулся.
— Не трогай! — крикнула Ксения.
Муха закружила под потолком. Ксения скосила на нее глаза, перевела дыхание.
— Кажется, ничего…
Муха жужжала все громче и громче, звук нарастал. Ксения попятилась к двери, мальчики, заметив, как она побледнела, подались к ней.
В разбитое окно с гулом влетел большой рой мух и повис в воздухе. А потом темный ком размазался по потолку и принял размытые очертания человека, там, где было что-то вроде головы, круглая проплешина казалась одним большим глазом. Мухи ползали, взлетали и садились, словно фигура двигала руками. Вдруг мухи опять собрались в рой и вылетели наружу.
— Что это? — сипло спросил Уля.
— Это зомбик, — пояснила Ксения. — Если не давить мух, неопасный.
Они подошли к оконному проему и осторожно, чтобы не задеть острые треугольники битого стекла, облокотились на подоконник.
Отсюда хорошо был виден темный холм университета, вырастающий из зеленого буйства деревьев. Саркис посмотрел налево: там, далеко впереди, проблескивала река и радуга почти касалась ее.
— Радуга наелась человечины и теперь пьет воду, — изменившимся голосом пробормотала Ксения.
Распустив рыжим пламенем волосы, она смотрела на радугу сквозь растопыренные пальцы и медленно водила пятерней перед глазами. Однажды Уля видел, как бабушка так же смотрела на блики в воде. Он тоже растопырил пятерню и повел перед глазами. Между пальцами образовалось слабое марево, но сколько он ни вглядывался, разобрать ничего не мог.
