Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (сборник)
– Когда мы читаем книгу, – окрепшим голосом заговорил Тимофеев, – то придумываем себе литературных героев. И уж, конечно, они мало похожи на то, что возникало в воображении автора. Никуда от этого не денешься. Но подлинный облик героя все равно живет в печатных строках, потому что автор создавал его вполне конкретным, ставя одно слово впереди другого и заканчивая фразу точкой либо восклицательным знаком…
– Либо запятой, – поднатужившись, добавил бывший филолог Лелик.
– …А мы этого не видим и не знаем, потому что не все лежит на поверхности, многое остается между строк. Однако прочесть и реализовать в зримых образах можно все, – Тимофеев перевел дыхание, озирая блестящими от вдохновения глазами присмиревшую компанию, – с тех пор, как я сделал реализатор.
– Вах! – сказала Тося и полезла за сигаретой в карман белых кордовых брючек.
– Ты молодец! – со всепоглощающим чувством промолвила Света, приподнялась на носочки и поцеловала Тимофеева в горячую от смущения щеку.
Диме стало завидно, и он незамедлительно поцеловал Тосю. Лелику тоже стало завидно, он задумался над тем, кто из знакомых студенточек мог бы сейчас позволить ему поцеловать себя, но не придумал и дернул пивка. Фомин же в тягчайшем сомнении наморщил лоб.
– Подожди, Виктор, – произнес он. – Я знаю, что ты умелец, но это слишком. Чтобы состряпать такую штуку, нужен мощный компьютер, программа литературного анализа, система распознавания и генерации образов, уж ты мне поверь, я в технике тоже кое-что рублю…
– Верно, – простодушно согласился Тимофеев и захрустел яблоком, которое заботливо вложила ему в руку Света.
– Ты хочешь уверить меня, будто в этом драном коробе упрятан компьютер четвертого поколения?
Тимофеев отрицательно помотал головой. Он слабо ориентировался в компьютерных поколениях и хотел сказать, что схема литературного анализа у него собрана на самодельных жидких кристаллах. Эти кристаллы он специально вырастил к Светиному дню рождения в банке из-под варенья, и к какому поколению они могли принадлежать, с определенностью утверждать было трудно. Тут вмешалась Тося:
– Требую демонстрации!
Света с неохотой выпустила подарок из рук. Тимофеев бережно, словно минер в прифронтовой полосе, откинул крышку прибора.
– Дайте литературное произведение, – скомандовал он.
В его простертую ладонь легла увесистая книга в ледериновом переплете. Тимофеев аккуратно уложил ее в кейс и захлопнул крышку.
– Теперь следует подождать, – объяснил он. – Идет первичный просмотр текста.
– А это что?! – сварливо спросил Дима, устремив волосатый палец в угол комнаты.
– Мамочки, мне дурно! – заверещала Тося и упала ему на грудь.
Света ойкнула и спряталась за Тимофеева, который и сам был бы не прочь за кем-нибудь укрыться. Фомин же привстал со стула и подобрался, словно перед прыжком, – заработали рефлексы морского пехотинца.
В углу комнаты, припав на голенастые мохнатые лапы и плотоядно поводя усами, похожими на телевизионные антенны, сидел омерзительного вида черный таракан размером примерно с молодого сенбернара.
Первым опомнился Фомин. Резким движением он распахнул кейс и выхватил из никелированного нутра книгу. Таракан с легким хлопком растворился в воздухе.
– Ты что подсунул?! – загремел Фомин, вознося книгу над хохлатой головой Лелика, что торчала из-под скатерти.
– Па-па-палео… – пролепетал несчастный и поспешно исчез под столом.
– «Палеонтологический сборник»! – воскликнула Света. – Триасовые отпечатки ископаемых тараканов!
– Вах, – сказал Дима. – Откуда в такой приличной компании такая неприличная книга?
– Это моя, – откликнулся ушедший в подполье Лелик. – Я с детства интересуюсь…
– Филолог, – буркнул Фомин не без удивления. – Программист, дрель тебе в зад. С палеонтологическим сдвигом по фазе.
– Изверг, – сказала Тося грудным голосом. – Так насиловать последнее слово техники!
Все с уважением поглядели на реализатор. Среди почтительного молчания слышно было, как Тимофеев, поперхнувшийся яблоком, борется с кашлем.
– Да-а, – протянул Николай Фомин, отнимая у Тоси сигарету и жадно затягиваясь. – Это вам не баран чихнул. Это вам пахнет техническим переворотом.
– Ну зачем же, – подавляя в зародыше затлевший было огонек тщеславия, скромно произнес Тимофеев. – Я меньше всего думал о последствиях. Мне просто хотелось сделать Свете приятное.
– Таракана-акселерата, – хихикнул несознательный Лелик, отделенный от карающей десницы Фомина широкой грудью Димы, на которой, к тому же, возлежала расслабленная Тося.
– То-то и плохо, – со значением промолвил Фомин. – Вы, изобретатели, всегда слабо задумываетесь о последствиях. А эта штука не проста. Он с кандибобером.
– С чем? – изумленно переспросил Дима.
– С понтом, – разъяснила ему немного отошедшая Тося.
Фомин придавил окурок в тарелке с высохшим салатом и направился к полке с книгами, заботливо расставленными по форматам и цвету корешка. Поразмыслив, он извлек оттуда синий томик с надписью золотыми буквами: «Библиотека классики».
– Испытание продолжается, – сказал он и вложил книгу в реализатор.
– Слушай, Витек, – забеспокоился Дима, – а на нас оттуда, – он с опаской кивнул в угол, где недавно еще шерудил конечностями жуткий таракан, – никто не кинется?
– Что вы, братцы, – беззаботно промолвил Тимофеев. – Это же голография, голографические образы. Фантомы!
– Голография, – с аппетитом повторил Лелик и прислушался к возникшим в его воображении ассоциациям.
– А, Фантомас, – важно покивал Дима. – Знаю, смотрел.
– Непонятный ты человек, – с укоризной сказал Фомин. – Тебе бы в Академию наук все это снести, а ты по общагам таскаешь.
– Я пробовал, – честно признался Тимофеев. – Но мне не верят. Говорят, что антинаучно, мол, не понимаете законов термодинамики… Я их, вообще-то, и вправду не понимаю. Иначе мне ни за что было бы не сделать вечный двигатель.
– Вечный… двигатель? – упавшим голосом переспросил Фомин. – А где он?
– На окне, – доложила Света. – В моем вентиляторе.
– Да-а… – снова произнес Фомин. – Что ж… Ну-ну… Подавай своих фантомов.
Тимофеев притушил свет, и в углу комнаты ожили сцены далекого прошлого, запечатленные на бумаге пером великого мастера, каждая фраза которого была маленькой, тщательно прорисованной объемными красками картиной, с передним планом и перспективой, и даже с небрежно брошенным в углу холста автографом.
– Чудно, право! – гудел на все комнату здоровенный козак Чуб, в долгополом, припорошенном снегом тулупе и мохнатой шапке. – А дай понюхать табаку. У тебя, кум, славный табак! Где ты берешь его?
