Георгий Бовин - Дети Земли
Чтобы добраться до кабины, пришлось пролезать через несколько круглых, довольно узких люков-дверок в гондоле корабля. Между дверками был расположен пропускник, служащий во время пребывания на чужой планете дезинфекционной камерой, а в условиях космического полёта — вакуум-камерой для выхода в безвоздушное пространство.
Снаружи кабина имела форму гранёного шара. Она, точно драгоценный камень в оправу, была вставлена в переднюю часть гондолы. Бесчисленные плоские окна из хрустальных плит в многоугольных переплётах придавали ей сходство с глазом гигантской стрекозы.
Внутри кабина была разделена на три отсека — верхний, средний и нижний. Лёгкие лестницы, ажурные переходные мостики из золотистого дюраля; площадки из прозрачной пластмассы, эбонитовые щиты со сложнейшей аппаратурой чередовались с предметами домашнего обихода, которые, как и всё, что здесь находилось, имели не совсем обычный вид. Вот постель, которая в два приёма превращалась в стол с креслом, вот этажерка с зажимом для каждого предмета, вот плита с гнёздами для кастрюль, а вот и сами кастрюли с герметическими крышками и крошечными манометрами. Гироскопические установки, сервомоторы, насосы, оптические приборы, калориферы, выключатели, ваттметры, реле, спидометры, термопары и какие-то совсем уж непонятные приборы в первый момент создавали впечатление полного хаоса.
Но под пытливым Галиным взглядом постепенно начала проступать закономерность в расположении этой путаницы. Скоро она распознала почти все механизмы и приборы. В конечном счёте, все они оказались её старыми институтскими друзьями, только очень повзрослевшими и удивительно нарядными. Так, при выходе из тёмного помещения на залитую солнцем улицу вначале ничего не видно из-за ослепительного света. Но вот проходит секунда-другая, и глаз начинает различать здания, троллейбусы, автомобили, отдельных людей и, наконец, даже листья на дереве, растущем на противоположном тротуаре.
Отсеки кабины имели общий каркас. Всё внутреннее устройство кабины могло поворачиваться относительно её оболочки. В среднем, центральном, отсеке находились пульты воздушного и космического управления. Между ними был расположен тройной космический гирокомпас, необходимый для прокладывания курса при взлётах, посадках и полёте в облаках. Оси трёх гирокомпасов, однажды приведённые в движение, сохраняли своё направление при любых изменениях напряжения гравитационного поля и при любых манёврах корабля.
Окна занимали почти две трети поверхности кабины, поэтому видимость изнутри была превосходной. Все окна снаружи имели металлические шторы, которые плотно закрывались, когда это было нужно. Двойные стёкла хорошо задерживали ультракороткие лучи: между ними был нагнетён озон. Наружные стёкла во время полёта искусственно подогревались, чтобы под воздействием космического холода озон не осаждался на их поверхности, как иней, и чтобы они не изменяли своих механических свойств.
Верхний отсек кабины был приспособлен для жилья, а нижний — для научной работы: здесь же находились аппараты для кондиционирования воздуха, очистки воды и приготовления пищи.
Обсерватория находилась наверху, в отдельном помещении, соединённом с кабиной. Фотолаборатория, склады оборудования, продуктов питания и запасов кислорода располагались в боковых придатках кабины, рядом с пропускником. Кабина вместе с обсерваторией, складами и пропускной камерой могла легка отделяться от основного корпуса корабля на специальных тросах, но для чего это было нужно, Галя не поняла.
Средняя часть гондолы являлась резервуаром для жидкого водорода. Точно в центре тяжести корабля находилась гироскопическая установка для маневрирования в безвоздушном пространстве.
Путь к хвостовой части гондолы преграждала массивная дверь, скрывавшая сердце корабля — урановый двигатель...
Глава 3
ОТЛЁТ
Роями дальних звёзд
Мерцало мирозданье
Той ночью, как всегда,
Над тьмой земных широт.
Ракета мчалась ввысь,
И, затаив дыханье,
С Земли смотрел ей вслед
Весь человечий род.
А. СурковШли дни. Экипаж космического корабля деятельно готовился к полёту. На «Уране» с утра до вечера стоял шум: менялись двигатели, пополнялся запас рабочего вещества, испытывались и регулировались механизмы управления. Белов вместе с воздушными лётчиками целыми днями пропадал в машинном отделении. Остальные под руководством профессора Иванова принимали и испытывали прибывающую аппаратуру, измерительные приборы, оптику — весь богатый и разнохарактерный арсенал исследовательского оборудования, которому позавидовал бы любой институт.
Все были поглощены работой. Воздушные лётчики, единственные люди, которые после смены двигателей оказались сравнительно свободными, взяли на себя обязанности поваров и по очереди состязались в приготовлении лакомых блюд русской и украинской кухни.
Вечно брюзжащий и всем недовольный Синицын настолько ушёл в составление реактивов, в перелистывание книг, которые он должен был в последний момент оставить на Земле, что начинал ворчать только тогда, когда Галя и Маша затевали возню. Случалось, что в ней принимал участие и Максим Афанасьевич Медведев. Он озорничал серьёзно, с глубокомысленным видом. Со стороны могло показаться, что он даже смотреть не хочет с высоты своего майорского величия в сторону девушек. Но стоило им отвернуться, как его взгляд, точно подсолнечник к солнцу, обращался к Капитанской дочке.
Константин Степанович и Маша часами просиживали с Беловым, считывая расчётные таблицы, вычисляя возможный расход рабочего вещества, проверяя инвентарь и выполняя тысячу других мелких дел, зачастую не имеющих никакого отношения к высотам науки.
Начальник экспедиции проверял каждую деталь, залезал в каждую щель корабля, с которого он порой не сходил до глубокой ночи. Но у него, пожилого, серьёзного человека, всегда находилось время, чтобы оценить работу молодых, дать нужный совет, а то просто весело пошутить.
Среди этих не так давно ещё совершенно чужих людей Галя чувствовала себя, как в родной семье, и даже брюзжание старого геолога подчас действовало на неё успокоительно, как стрекотание добродушного сверчка.
Но больше всего Галя подружилась с Сидоренко. И не мудрено: оказалось, что полковник был другом её отца, воевал в одной с ним части и раз или два видел Галю совсем маленькой девочкой. Узнав эти подробности, Галя все свободные минуты теперь проводила с Иваном Тимофеевичем, который быстро и незаметно превратился просто в дядю Ваню. Галя упорно и настойчиво выспрашивала всё о своих родителях, особенно об отце. Понемногу она узнала его наружность, привычки, характер.
