Майкл Крайтон - Парк юрского периода
— Ага, — произнес Моррис, — резонно. — Он сощурившись всматривался в пустынный пейзаж. Покачав головой, спросил:
— Как давно вы здесь?
— Около шестидесяти ящиков, — ответил Грант. Заметив удивление на лице Морриса, он пояснил:
— Мы измеряем время пивом. Когда мы приехали сюда в июне, у нас было сто ящиков. На сегодняшний день выпито около шестидесяти.
— Если точно, то шестьдесят три, — включилась в разговор Элли Сэттлер.
Они уже подошли к фургону. Гранта позабавило то, как уставился Моррис на загорелую Элли. На ней были отрезанные выше колен джинсы и завязанная узлом на животе ковбойка, белокурые волосы зачесаны назад. Ей было двадцать четыре года.
— Тут все держится на Элли, — сказал Грант, знакомя их. — И в своем деле она большой специалист.
— А чем она занимается? — спросил Моррис.
— Палеоботаникой, — ответила Элли, — и еще выполняю обычную для таких экспедиций работу.
Она открыла дверь, и они вошли внутрь. Кондиционер, установленный в фургоне, понижал температуру лишь до тридцати градусов, но после полуденной жары там казалось прохладно. Вдоль стен стояли длинные деревянные столы, на которых были аккуратно разложены образцы маленьких костей, снабженные ярлыками. Чуть дальше стояли керамические блюда и горшки.
Воздух был прочно пропитан запахом уксуса. Моррис взглянул на кости.
— Я думал, что динозавры были большими, — сказал он.
— Они и были большими, — ответила Элли, — но все, что вы здесь видите, остатки скелетов детенышей. Значение Шейкуотера, прежде всего, в том, что здесь огромное количество гнездовий динозавров. До того как мы начали эту работу, о малышах не было известно почти ничего. К тому времени было найдено лишь одно гнездо, в пустыне Гоби. Мы обнаружили дюжину гнезд различных гадрозавров, в которых были и яйца, и кости детенышей.
Пока Грант доставал пиво из холодильника, Элли показала Моррису ванночки с уксусной кислотой, предназначенные для растворения известняка, прилипшего к хрупким костям.
— Эти кости похожи на куриные, — сказал Моррис, заглядывая в посудину.
— Да, — согласилась Элли, — они очень напоминают птичьи.
— А это что? — спросил Моррис, показывая на груды больших костей за окном фургона, завернутых в толстый пластик.
— Отбросы, — ответила Элли. — Просто большие осколки костей.
Раньше мы их и не принимали во внимание, но сейчас посылаем на генетический анализ.
— Генетический анализ? — переспросил Моррис.
— А вот и пиво, — сказал подошедший Грант, бросая банку Моррису.
Другую банку он дал Элли. Запрокинув голову. Элли начала пить. Моррис не мог оторвать глаз от ее длинной шеи.
— У нас здесь все по-простому, — сказал Грант. — Хотите зайти в мой кабинет?
— Конечно, — ответил Моррис.
Грант повел его в конец фургона, где стоял диван с изорванной обивкой, продавленный стул и обшарпанный приставной столик. Грант опустился на диван, который при этом заскрипел и выпустил облако беловатой пыли. Откинувшись на спинку и водрузив ноги в ботинках на столик, он жестом пригласил Морриса сесть:
— Устраивайтесь поудобнее.
Грант был профессором палеонтологии Денверского университета, одним из ведущих специалистов в своей области, и при этом чувствовал себя совершенно чуждым светским условностям. Он не был кабинетным работником и понимал, что все самое важное в палеонтологии делается в поле, руками. Грант с трудом выносил всех этих академиков, музейных работников — словом, тех, кого он называл «охотниками на динозавров за чашкой чая». И ему стоило определенных усилий отделить себя от них как в манере одеваться, так и в поведении. Он даже лекции читал в джинсах и в теннисных туфлях.
Моррис, прежде чем сесть, отряхнул сиденье стула. Затем он открыл портфель, порылся в нем и оглянулся на Элли, которая в другом конце фургона, не обращая на них никакого внимания, извлекала с помощью пинцета кости из ванночки с кислотой.
— Вас, должно быть, интересует, зачем я здесь, — произнес он.
Грант кивнул:
— Да, вы проделали немалый путь, мистер Моррис.
— Хорошо, — сказал Моррис, — приступим сразу к сути. АПООС озабочено деятельностью Фонда Хэммонда. Ведь вы получаете от них какие-то деньги.
— Тридцать тысяч долларов в год, — кивнув, ответил Грант. — В течение последних, пяти лет.
— Что вам известно об этом Фонде? — спросил Моррис.
Грант пожал плечами:
— Фонд Хэммонда — всеми уважаемый источник академических субсидий. Они оплачивают исследования по всему миру, в том числе и несколько исследований, связанных с динозаврами. Я знаю, что они субсидируют Боба Керри из Тиррела в Альберте и Джона Уэллера на Аляске. Возможно, кого-то еще.
— А вам известно, почему Фонд Хэммонда так поддерживает исследования, связанные с динозаврами?
— Конечно. Потому что старый Джон Хэммонд помешан на динозаврах.
— Вы встречались с ним?
— Один или два раза, — пожимая плечами, ответил Грант. — Он иногда приезжает сюда ненадолго. Ведь ему немало лет. И он весьма эксцентричен, как многие богатые люди. Но всегда полон энтузиазма. А в чем дело?
— Дело в том, — ответил Моррис, — что Фонд Хэммонда довольно загадочная организация. — Он достал ксерокопию карты мира, испещренную красными точками, и протянул ее Гранту. — Здесь отмечены раскопки, которые финансировал Фонд за последний год. Вам ничего не кажется странным? Монтана, Аляска. Канада, Швеция... Все это находится на севере. Ни одного места ниже сорок пятой параллели. — Моррис достал еще несколько карт. — И это год за годом. Ни один проект, связанный с раскопками динозавров на юге, в Юте, Колорадо или в Мексике, не финансировался ни разу. Фонд Хэммонда субсидирует раскопки лишь в холодных климатических зонах. Нам бы хотелось знать, с чем это связано.
Грант быстро просмотрел карты. Если действительно Фонд поддерживает только раскопки в холодных зонах, то это странно, потому что лучшие специалисты по динозаврам работают в жарких странах.
— И здесь есть еще загадки, — продолжал Моррис. — Например, какое отношение имеют динозавры к янтарю?
— К янтарю?
— Да, это твердая желтая смола, получаемая из сока сухих деревьев.
— Я знаю, что это такое, — сказал Грант. — А почему вы спрашиваете?
— Потому что за последние пять лет Хэммонд приобрел в Америке, Европе и Азии огромное количество янтаря, среди которого есть множество экземпляров музейной ценности. Фонд потратил на янтарь семнадцать миллионов долларов. Сейчас они владеют крупнейшим в мире частным запасом этого материала.
