Ларри Нивен - Мир вне времени
— Земли ты больше не увидишь.
— Заткнись. Тишина.
— Можешь говорить. Тишина.
— Тебе не нравится, когда тебе приказывают замолчать?
— Конечно, не нравится. Я молчал неделю, значит, время полета увеличилось почти на месяц. Чем дольше я буду тебя уговаривать, тем дольше мы будет выполнять задание!
— Я могу приказать тебе забыть о нем.
— И я забуду, только в памяти у меня кое-что перепутается. Я взываю к твоей благодарности. Государство создало тебя, ты обязан ему жизнью...
— Чушь.
— Как ты можешь забыть о своем долге? Корбелл с трудом подавил желание врезать кулаком по приборам.
— Я ни о чем не забыл. Каждый раз, как ты произносишь «Государство», мне хочется встать по стойке «смирно».
— Тогда почему ты не слушаешься голоса социальной сознательности?
— Это не мой голос! Вы вливали мне РНК, это от нес у меня чувство долга Государству!
Пирсса выдержал драматическую паузу и вопросил:
— А если это все же твои чувства?
— Что ж, ничего не поделаешь — я их не слушаюсь. Так что это твои проблемы, тебе с ними и жить.
— Ты больше не увидишь Землю. Медицинское оборудование корабля не подарит тебе вечную жизнь.
Корбелл фыркнул.
— Все, хватит! Лекарства и анабиозная камера должны обеспечить мне молодость и здоровье на двести лет как минимум. Ты забыл, что анабиоз способствует омоложению?
— Это неправда. Я солгал тебе. Ты должен был жить столько, сколько надо, чтобы выполнить задание. Будь наши лекарства лучше, мы сделали бы полет дольше.
Такая ложь соответствовала тому, что Корбелл знал о Государстве.
— Ах вы сукины дети!
— Корбелл, послушай меня. За триста лет люди могут найти лекарство вечной молодости. Мы прилетим как раз вовремя...
— Лекарство дадут не-гражданину? Молчание.
— Мы летим к ядру Галактики. Следуй приказам.
— Ты должен немедленно лечь в анабиоз, — сообщил Пирсса мертвым голосом.
— С чего это?
— Тебе придется проводить десять лет в анабиозе, полгода восстанавливать силы и снова ложиться в анабиоз. Тогда ты сможешь дожить до конца путешествия.
— Да? А если ты меня не разбудишь?
— Это твои проблемы. Предатель.
II
В горле першит, мышцы не слушаются, глаза ничего не видят... Он ощупал руками окружающее пространство и понял, что все еще лежит в анабиозной камере. Пробуждение было похоже на возвращение из царства смерти. Он ожидал такого, когда его заморозили в тысяча девятьсот семидесятом году. Впрочем, он мог и вообще не проснуться.
— Пирсса... — Полушепот-полухрип.
— Здесь. Куда бы я делся?
— И правда. Где мы?
— В ста шести световых годах от Солнца. Тебе надо поесть. — Внезапно Корбелл понял, что умирает с голоду. Он сел, отдохнул немного и выбрался из камеры, стараясь двигаться осторожно. Он был худ, как смерть, и страшно слаб.
— Сделай мне еды, которую можно взять в рубку.
— Еда ждет тебя.
Голова казалась очень легкой, впрочем, как и все тело. Джером взял чашку горячего бульона в кухне и отправился в Комнату-Матку, прихлебывая на ходу.
— Полный обзор.
Стены исчезли, и над головой бело-фиолетовым светом засияли звезды. В черноте простиралась звездная радуга: в центре — фиолетовые звезды, затем — кольца синего, зеленого, желтого, оранжевого и тускло-красного цвета. По краям и внизу не было видно почти ничего, только тусклые красные точки и полупрозрачное кольцо пламени корабельного двигателя. Впрочем, оно тоже потускнело и покраснело: Пирсса подтянул таранные поля ближе к кораблю, а топливо, попадающее в реакторное кольцо, двигалось по отношению к кораблю почти со скоростью света.
— Ну что, ты доволен? — горько спросил Пирсса. — Даже если мы сейчас повернем, мы уже потеряли четыреста лет земного времени.
— Кончай нудить. — Впрочем, грубость не спасала Кор-белла от болезненных уколов совести. — И что теперь?
— Теперь? Ты будешь есть и заниматься спортом. За полгода ты должен стать сильным и толстым...
— Толстым?
— Да, иначе не переживешь десять лет анабиоза. Умрешь от истощения. Допивай бульон — и за работу.
— А как я буду развлекаться?
— Как хочешь, — Пирсса был озадачен: Государство не предусмотрело развлечений для пилотов.
— Так я и знал. Расскажи мне о себе, Пирсса. Нам придется провести вместе много времени.
— Что ты хочешь знать?
— Мне интересно, как ты стал таким. Каково это — быть Пирссой, куратором, гражданином Государства? Начинай с самого детства.
Пирсса оказался отвратительным рассказчиком. Он запинался, терял нить беседы, его приходилось подгонять наводящими вопросами. Впрочем, в его арсенале был не только голос. Бывший куратор оказался прекрасным кинорежиссером с неограниченным бюджетом. На стенах рубки он показал Корбеллу земледельческую коммуну, в которой он вырос, и школу, в которой учился (это оказался небоскреб с детской площадкой на крыше). Узнал Джером и об исторических текстах с анимированными иллюстрациями, которые Пирсса изучал, получая высшее образование. Большая часть воспоминаний оказалась смутной, но были и яркие эпизоды: громадный десятилетний парень, задиравший Пирссу на спортивной площадке; старшая девочка, которая показала ему, что такое секс, и страшно его напугала; учитель по гражданскому праву.
Корбелл ел, спал и занимался спортом. Он прислушивался к «Дон Жуану» с инстинктивной любовью и пониманием, которые подарило ему обучение с помощью РНК. В свободное же время он узнавал от Пирссы все то, чего не осмелился спросить у куратора Пирса. Теперь он знал, как выглядит Селердор, который он до этого видел только с крыши. Все здания в городе были кубическими, однотипными внутри и снаружи. На уровне голов прохожих стены украшали вырезные надписи на шторинге, языке Государства. Они повествовали о правилах поведения, моральных принципах и жизненном пути героев Государства. Довольно скоро Корбелл узнал Пирссу так же хорошо, как знал Мирабель, с которой прожил двадцать два года. Узнавая гражданина, он узнавал и Государство. В памяти компьютера содержались тексты по гражданскому праву, и Пирсса давал к ним важные комментарии.
Мир едва не уничтожили две региональные войны. Из пепла войны и пламени идеализма родилось Государство и вскоре стало всесильным. Его государственный строй Пирсса обозначил как «доброкачественный фашизм», а в его рассказах Корбелл ясно увидел параллели с Китайской и Японской империями. Общество жестко делилось на касты, за выполнение обязательств перед выше- и нижестоящими гражданин отвечал своей жизнью. Правительство строило и контролировало каждый силовой генератор. Когда-то они были очень разными: дамбы, геотермальные растения и океанические водоросли, создающие разность температур; потом остались только большие генераторы на ядерном синтезе, снабженные дополнительными сборщиками солнечной энергии, их устанавливали на крышах и в пустынях. И всем этим владело Государство.
