Василий Головачев - Сборник "Этические уравнения"
– Чего?
– Геном – это информационная матрица организма, программа его развития. Так вот Гаряев облучает себя лазером, излучение которого промодулировано здоровым геномом, и клетки тела начинают омолаживаться, излечиваться от болезней, избавляться от всяких «шлаков». Вполне может быть, что этот метод работает. Хотя есть еще один – инъекции стволовых клеток. Говорят, тоже помогает.
– И ты этим не пользуешься?
– Нет.
– Честно?
– Да.
Феликс Константинович покачал головой, сделал гримасу:
– Не хочешь признаваться. Ладно, дай адрес этого Петра Петровича, пойду попрошу, пусть сделает меня помоложе.
Арсений Васильевич засмеялся:
– Зачем тебе, Константиныч? Жениться надумал, что ли, на молоденькой?
– А что? Я еще очень даже могу… помечтать, несмотря на лысину.
– А жену куда денешь?
– Брошу к чертовой матери! Надоели ее проповеди хуже горькой редьки! Жен вообще надо менять раз в три года, это я такой дурак, с одной сорок пять лет живу. Знаешь песню? Есть только миг между прошлой и будущей, именно он называется жизнь. Это как раз о женах.
Арсений Васильевич снова засмеялся:
– Достала тебя Софья Сергеевна. Хочешь коньячку?
Сосед почесал затылок, махнул рукой:
– Давай. Я с утра уже махнул пивка, так она разоралась, алкашом обозвала, а я свою меру знаю, чего ругаться?
В дверь позвонили.
Мужчины переглянулись.
– Жена, – сказал Феликс Константинович уверенно. – Учуяла, грымза старая.
– По-моему, твоя Софья очень симпатичная женщина. – Арсений Васильевич пошел открывать. – Зря ты на нее наезжаешь, Константинович. На твоем месте я бы с ней по пустякам не ссорился, потерпел бы до золотой свадьбы.
– А потом? – заинтересовался сосед.
– А потом потерпел бы еще лет двадцать.
Бывший полковник сплюнул, хотел что-то сказать, но Гольцов уже открыл дверь, и в прихожую вошла полная, седая, с добрым круглым лицом и молодо блестевшими глазами Софья Сергеевна, жена Феликса Константиновича:
– Ты уже прости, Арсений Васильевич, за вторжение, мой-то у тебя небось сидит? Отдыхать не дает.
– Все нормально, Софья Сергеевна, мы тут о бессмертии рассуждаем.
– Нашли тему. – Женщина поманила выглянувшего мужа пальцем. – Пошли домой, бессмертный, помощь твоя нужна.
Феликс Константинович уныло поплелся в свою квартиру. На пороге оглянулся:
– Я к тебе вечерком загляну, если не возражаешь.
– Какие возражения, – пожал плечами Арсений Васильевич, – заглядывай, продолжим разговор.
Соседи ушли.
Он покачал головой, невольно вспоминая Милославу: жена никогда не позволяла себе осуждать или как-то ограничивать мужа в его личных делах и на отдыхе. Лишь отшучивалась, когда подруги укоряли ее в том, что она не следит, где и с кем встречается ее благоверный. Есть ли еще такие женщины, беззаветно преданные одному-единственному, верящие в его ответную преданность и честность? Наверное, есть. Но это не Софья Сергеевна, хотя едва ли она так уж контролирует мужа, запрещая ему ходить в гости. Она не из тех, кто едет за мужем в Сибирь и портит ему всю каторгу. И все же Мила была другой…
Тихо зазвонил телефон.
Арсений Васильевич вздрогнул, снял трубку.
– Не разбудил? – раздался в трубке голос Юревича.
– Уж давно встал, – вздохнул Арсений Васильевич.
– А вздыхаешь чего?
– Так… на душе неспокойно…
– Не выспался?
– Да нет, выспался.
– У меня сын зимнюю сессию сдал, есть повод отметить. Не хочешь с нами в ресторанчик сходить, пообедать?
Арсений Васильевич улыбнулся, понимая подоплеку вопроса. Жена Анатолия Нина сильно переживала, что начальник и друг мужа остался один, и всегда старалась как-то поддерживать его, приглашать в компанию, чтобы он не чувствовал себя одиноким.
– Спасибо, Толя, я дома побуду, ремонтом займусь. Книжные полки кое-где рассохлись и погнулись, надо в порядок привести.
– Ну, смотри, а то присоединяйся, мы на два часа столик в «Пушкине» заказали. Будем рады, если придешь.
Арсений Васильевич подержал трубку в руке, поникнув головой, потом встрепенулся, подумав, что не стоит все воскресенье предаваться унынию. Полки и в самом деле требуют ремонта, а сделать его некому.
До обеда он возился с мебелью, ремонтировал книжный шкаф, переставлял книги. Захотелось есть. Вспомнив предложение Юревича, Арсений Васильевич быстренько собрался и направился к ресторану «Пушкин», располагавшемуся всего в трех кварталах от дома Гольцова, на улице Шевченко. Недавно прошел снег, мороз смягчился, и идти пешком по скрипучему от снега тротуару было приятно.
Арсений Васильевич прожил в Жуковском больше тридцати лет, с момента окончания радиоинститута и службы в армии, поэтому знал город хорошо.
Собственно как город Жуковский вел свою историю со времени закладки первых аэродинамических труб в тысяча девятьсот тридцать шестом году и строительства нового Центрального авиационного государственного института. С ним связано и создание в России мощной авиационной промышленности, опиравшейся на разработки ЦАГИ и ЛИИ – летно-испытательного института. Однако на месте Жуковского когда-то располагались древнее село Новорождественское и деревня Колонец, корни которых уходили в седую старину – в шестнадцатый и пятнадцатый века. От поселений этих в нынешние времена почти ничего не сохранилось, кроме церкви Иоанна Предтечи да дворца графа Мусина-Пушкина, не считая более мелких строений. Остальные здания были построены уже в советскую эпоху плюс дворцы-новоделы «новых русских», выросшие как грибы в конце двадцатого – начале двадцать первого века. Один из таких дворцов-замков стоял совсем рядом с домом Арсения Васильевича и принадлежал владельцу казино «Буран». Гольцов часто проходил мимо этого «замка» по пути на работу, когда не надо было спешить, и любовался его замысловатыми готическими башенками.
Семья Юревичей уже сидела за столом с видом на парк: Анатолий, жена Нина, две дочери и внучка Ксюша. Арсений Васильевич пожал руку приятелю, погладил Ксюшу по головке:
– Как дела, пичуга?
– Хорошо, – серьезно ответила девчушка.
– Ну и отлично! Вы уже заказали?
– Мы полчаса назад заявились, – кивнул Юревич-старший. – Садись, бери меню. Пивка не хочешь на аперитив?
– Не откажусь. – Арсений Васильевич раскрыл меню.
В зал ввалилась группа молодых людей в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет: четверо парней и трое девушек. Парни были одеты не для ресторана – в спортивные костюмы и высокие ботинки со шнуровкой, армейского типа. На девицах красовались блестящие, переливающиеся всеми цветами радуги шубки из шкур несуществующих животных, под которыми – когда они их сняли – не оказалось почти ничего. Во всяком случае платьями эти опять же блестящие лоскутки материи, открывающие прелести молодиц, назвать не поворачивался язык.
