Джери Пурнель - Бегство с планеты обезьян
— Примите мои извинения за эти цепи. Доктор Диксон, по-моему, на разумном существе не должно быть цепей.
— Это не моя идея, конгрессмен, — с горечью сказал Люис.
— И не моя, — добавил Корнелиус.
Вновь послышался смех.
Дождавшись тишины в зале, Корнелиус продолжил:
— Но мы вас понимаем. В том мире, откуда мы прибыли, обезьяны разговаривают, а люди — это примитивные животные, и они содержатся или в клетках, или на цепи. Так что мы не виним вас за ваши предубеждения.
— Спасибо, Корнелиус, — сказал Бойд. — Можно узнать, кем вам приходится Зира?
Зира ответила за Корнелиуса:
— Он мой законный супруг.
— Мистер Корнелиус, а знаете ли вы другие языки кроме английского?
Корнелиус улыбнулся:
— А что такое английский? Я говорю на языке, которому меня обучили родители. Это язык, на котором говорили мои предки, по крайней мере, две тысячи лет. О его происхождении я ничего не знаю, и я вообще удивлен, что вы на нем разговариваете. А есть ли у вас другие языки?
— Да, их много, — ответил Бойд.
— У вас есть такое понятие, как любопытство? — вступил в разговор кардинал Макперсон.
Корнелиус кивнул.
— Задавались ли вы когда-нибудь вопросом происхождения вашего языка? — спросил кардинал. — Мне, например, очень любопытно: каким образом один язык — английский — стал единственным для вашего вида?
— Не только для нашего вида, сэр, — сказал Корнелиус. — Гориллы и орангутанги также разговаривают на этом языке. Они, кстати, верят в то, что Бог создал обезьян по своему подобию и что именно он дал обезьянам язык.
«Кардинал должно быть шокирован услышанным, — подумал Люис, — хотя держится отлично и не показывает вида, а вот Хаслейн все время что-то помечает в блокноте. Скоро он наверняка догадается, откуда прибыли обезьяны».
Доктор Диксон с тревогой посмотрел на членов комиссии.
— Я думаю, кардинал, вы поддержите мысль, высказанную Корнелиусом, — сказал Бойд.
На что Макперсон резко возразил:
— А я думаю, что теологию лучше оставить Для богословов, — и повернулся к шимпанзе: — На вашем месте, Корнелиус, я бы не говорил так. Есть лица, которые, как бы помягче сказать, да, которые очень расстроятся, услышав такое.
— Шимпанзе — это интеллектуалы, — громко, не обращая внимания на то, что она перебила кардинала, сказала Зира, повернувшись к мужу. — И как интеллектуал, Корнелиус, ты должен знать, что гориллы — это сборище помешанных на войне идиотов, а орангутанги — просто псевдонаучные гусаки. Что же касается людей, то я, вскрыв… Извините, обследовав тысячи из них, до недавнего времени встретила лишь двоих, которые могли говорить. Один лишь Бог знает, кто их обучил…
— Да, я думаю, он это знает, — сказал кардинал Макперсон. — А кто были те двое? И где это место, где обезьяны разговаривают, а люди нет?
— Это очень хороший вопрос, ваше высокопреосвященство, — раздался голос Хаслейна. — И я бы очень хотел услышать ответ.
— Мы не совсем уверены, — начал Корнелиус.
— Доктор Мило это знал, — перебила его Зира.
— Доктор Мило был гений, опередивший свое время, — опять заговорил Корнелиус. — У нас не было ни таких машин, как у вас, ни таких источников энергии, не говоря уже о полетах в космос. Но когда космическая капсула приводнилась у нашего побережья, доктор Мило смог, изучив аппарат, отремонтировать его. Он уже почти наполовину понимал, как корабль действует.
— Наполовину? — спросил один из членов комиссии. — И этого оказалось достаточно?
— Да, достаточно. Достаточно для того, чтобы отремонтировать корабль, переделать оборудование, взлететь и приземлиться здесь, где доктор Мило был убит в вашем зоопарке, и достаточно для того, чтобы мы сейчас стояли перед вами и выслушивали ваши оскорбительные вопросы.
— Пожалуйста, примите наши извинения, — поспешно проговорил Макперсон. — Мы не хотели оскорбить вас, но я надеюсь, вы понимаете наше удивление.
— Пожалуй, да, — сказал Корнелиус. — Извините, я немного погорячился.
— Я присоединяюсь к извинениям, — мягко произнес Хаслейн. — Но, Корнелиус, неужели никто из вас не знал, откуда вы прибыли? Даже доктор Мило?
— Он знал, он думал, что мы прибыли из… из вашего будущего.
В зале стало тихо. Члены комиссии уставились друг на друга. После мгновенного замешательства зал ожил. Присутствующие комментировали известие, негодовали, смеялись… Председательствующий с трудом восстановил порядок.
Когда зал вновь затих, доктор Хартлей, не в силах совладать с охватившим его волнением, воскликнул:
— Это же ерунда какая-то!
— Нет! — выкрикнул доктор Хаслейн, ударив ладонью по подлокотнику кресла. — В этом есть смысл! Есть! — он оглянулся и, обнаружив, что все взгляды прикованы к нему, сказал тихо: — Извините, я немного увлекся.
На лице доктора Хаслейна вновь появилось непроницаемое выражение, однако оно уже не могло обмануть Люиса, который все с большей тревогой воспринимал происходящее в зале.
— Вы говорили о войне? — вступил в разговор еще один член комиссии — сенатор Янсей, представляющий комитет по вооруженным силам. — Война между кем?
Корнелиус пожал плечами:
— Между нашей армией, состоящей из горилл, и теми, кто живет, э-э-э, жил или, может, будет жить… Прошу прощения, я волнуюсь и потому мне порой трудно подобрать слова. Так вот, между гориллами и обитателями туннелей и пещер на соседней с нами территории.
— И вы не знаете, кто они? — спросил Янсей.
— Нет, сэр.
— А кто победил?
Тут Зира перебила Корнелиуса:
— Откуда нам знать? Шимпанзе — пацифисты и не принимают участия в войнах. Могу ли теперь я в свою очередь кое-что спросить у вас? Как бы вам понравилось находиться на нашем месте, в цепях, под горячими лампами и смотреть, как мы пьем воду, которой у вас нет?
— О Г осподи! — воскликнул доктор Хартлей. Он подал знак, и двое служащих принесли на сцену стаканы и графин с водой. Шимпанзе с наслаждением выпили по стакану воды.
— Так вы не знаете, кто победил в войне? — спросил Янсей. — Вы же наверняка слышали сообщения…
— Нет, сэр, — ответил Корнелиус. — Мы помогали доктору Мило ремонтировать космический корабль. Затем мы стартовали и оказались здесь.
— Вы можете объяснить, как это получилось?
— Нет. У доктора Мило, возможно, было какое-то объяснение, но он нам ничего не говорил. В ночь перед своей смертью он писал какие-то математические символы и уравнения на полу нашей клетки.
— Где же эти записи? — нетерпеливо спросил Хаслейн. — Они у вас, доктор Диксон?
