Александр Казанцев - Льды возвращаются
О’кэй! Пусть придет… Для самого себя — так для самого себя!.. Даже забавно болтать с самим собой. Давно я не беседовал с этим парнем, Роем Бредли, шесши футов ростом и двухсот фунтов весом, которого я вижу каждое утро в зеркале — узкую физиономию славного малого двадцати восьми лет, с прямым, чудом не проломленным носом, великолепным подбородком «гордость нации», способным вынести любой удар кожаной перчатки, с ясными голубыми глазами, так, кажется, принято о них говорить, и светлыми волнистыми волосами, которые словно притягивают тоненькие пальчики, иной раз застревая в надетых на них кольцах. Что еще можно о нем сказать? Усики, которые надо подстригать через день, полоской над верхней губой…
Стоп, старина! Ловлю на том, что все это не для себя пишется!
О’кэй! Считай, что сорвался… Сойдет для первого знакомства, но больше ни слова на публику!
Легко миллион не заработаешь. Действительно, споит вспомнить проклятую руанскую историю. Том Стрем, автор книги «Руанская история», сержант американской ракетной базы «ТН-73» близ Руана, вытащил лотерейный билет. Случайно он все видел, а потом, воспользовавшись переполохом, схватил джип и помчался к месту происшествия. Да, он был очевидцем, черт бы его побрал! Жутко читать написанные им страницы. Босс оказал, что ужас придет сам собой. Может быть, Том Стрем и не старался писать пострашнее… Просто он видел. Потом можно было ломать себе голову: отчего это получилось? Во всяком случае нашего американского летчика можно будет расспросить лишь в день Страшного суда. Бомба свалилась на Руан без парашюта, и самолет далеко улететь не смог, он, наверное, расплавился в воздухе. Возможно, опять не сдержали бомбодержатели. Обыкновенный традиционный полет, демонстрация готовности й силы. Черт возьми! Падали ведь и самолеты с атомными бомбами, сваливались ведь и бомбы, но не взрывались, а тут… Знаменитый руанский собор, восстановленный после последней мировой войны, оплавился и осел, как восковая свечка на горячей сковородке… Когда-то в Японии на стене осталась тень человека, а сам человек превратился в газ… В Руане даже этого не могло случиться, не осталось ни стен, ни теней всех его жителей, если не считать, конечно, царства теней, где они ждут часа, чтобы посчитаться с летчиком, союзными генералами или, быть может, с самим государственным секретарем…
Книга разошлась в невиданном количестве экземпляров. Миллион Тома Стрема, вероятно, достался его наследникам, потому что он слишком увлекся прогулкой на джипе, забыл про радиацию и через год умер от лучевой болезни. Ему, как известно, поставили два памятника, один — солдату, погибшему при исполнении обязанностей, а другой — от коммунистов «честному агитатору против атомной войны»… Бедняга Том Стрем может вертеться в гробу, ню из-за него, сержанта ракетной базы союзных войск, из-за его книги, вернее — из-за случайного атомного взрыва в Руане, который он описал, и поднявшейся вслед за тем пропагандистской свистопляски, приведшей левых к власти после выборов во Франции, а потом в Италии и даже теперь в Англии, из-за него, из-за Тома Стрэма, возглавляемый Штатами свободный мир подобен ныне гористому острову, окруженному бушующим коммунистическим океаном…
Правильнее всего надо было начать в свое время шум по поводу того, что атомную бомбу на Руан сбросили коммунисты, ведь именно им на пользу пошел этот взрыв, но… после драки перчатками не машут. Теперь поздно. Игра сделана, ставок больше нет. По крайней мере до новых выборов в странах-ренегатах. Но когда шеф услышал про эту мою «коммунистическую бомбу», он сказал, что для такого парня, как я, не все еще потеряно. Нужно только побывать именно теперь в самом пекле и писать дневник. Под пеклом он разумел Африку.
Африка! Нужно быть круглым дураком, чтобы не понимать, куда направят мировые коммунисты следующий свой удар. Конечно, в солнечное сплетение. Отколов от свободного мира европейские куски, они постараются оставить наш континент без сырья. Таким мастерам пропаганды, как они, не так уж трудно подбить черномазых в бурнусах или набедренных повязках вообразить себя царями природы и забыть, кто их поднял из состояния дикости, кто им дал машины, проложил на их земле трубопроводы, прорыл каналы, научил строить дороги и работать. Красные додумаются и до того, чтобы потребовать национального освобождения гамадрилл или орангутангов! Лозунги готовы — «Борьба с монополиями!», «Долой капитализм, империализм и частную собственность!» Тебе скажут, что ты взрослый и потому режь отца родного, который дал тебе облик человека, режь и отнимай у него нефтяные промыслы и алмазные россыпи, урановые рудники и тропические плантации! Отцы для того и существуют, чтобы получать от них наследство… Но нет! Мир частной инициативы, именуемый красной пропагандой капитализмом, действительно был отцом цивилизации, но он вовсе не собирается еще при жизни отдавать свое наследство неразумным сыновьям, которых сам создал, сделал чуточку цивилизованными.
Африка! Недаром говорят, что это атомный погреб мира. Там можно ожидать чего-нибудь почище руанской истории, очевидцу найдется что рассказать. Словом, там будет большая свалка и настоящее пекло… Будет пекло, потому что у нас есть священное оружие справедливости, с помощью которого мы еще можем сдерживать напор врагов цивилизации.
Пекло так пекло! Нас рогами не запугаешь, особенно если из-за них выглядывают доллары. Рой Бредли заведет дневник и будет вполне искренен. Эту искренность он с удовольствием обменяет на доллары. Если нужен очевидец великих событий, то Рой Бредли пишет дневник.
Впрочем, он, кажется, спутал дневник с очередной статьей в одной из газет босса. Больше интимности, старина!
Что ж, последний разговор с боссом был почти интимным.
— Хэлло, Рой, подбейте итог своим доходам и расходам. Разницу я оплачу. И собирайтесь в путь. И успейте жениться, чтобы иметь по крайней мере наследников. — Босс почти по-приятельски хлопнул меня по затылку и засмеялся.
Он редко смеялся, наш босс, великий, но низенький, как Наполеон, быстрый, проницательный, но всегда желчный, раздражительный, во всяком случае во время бизнеса. Все мы, работники одной из газет босса, привыкли видеть его недовольное лицо, когда он стремительно проносился в кабинет главного редактора, который спешил открыть перед ним дверь. Мы видели узкую спину босса и неожиданно могучий для его небольшого роста, слитый с шеей, как у тяжеловеса, затылок. Когда босс вызывал к себе репортеров, то никогда не смотрел на них. Он казался сонным, но говорил резко, отрывисто, в темпе и заставлял людей работать, как на пожаре. Он любил говорить, что газета — это пожар!
