Сергей Волков - Маруся 2. Таежный квест
«Если надпись сделал папа, значит, он был уверен, что я окажусь в избушке Уфа. А если был уверен, почему же он не прислал за мной вертолет? Почему вообще допустил, чтобы Бунин… Стоп-стоп-стоп! То есть папа ВСЕ ЗНАЕТ?!»
Оглушенная этой мыслью, Маруся несколько минут провела в ступоре. Она никак не могла свести концы с концами. Отец всегда представлялся девочке такой бетонной стеной, башней, крепостью, высящейся за ней и готовой защитить, укрыть от любой беды. И вот теперь.
«Не-ет. Не может этого быть, — Маруся потерла виски ладонями. — Думай, думай… Хотя что тут думать, и так ясно — тут просто все подстроено. И надпись, и это послание. Бунин пытается убедить меня, что папа плохой. Это его люди скопировали подпись, нашли актера, смонтировали файл с дядей Сеней. Нос, небось, и монтировал, а Алиса стояла рядом и ржала как лошадь. И Илья. Я сама виновата — они считают меня тупицей. А вот нет! Марусю Гумилеву просто так не купишь! Надо поскорее выбираться отсюда. Хоть бы на базе ученых были люди…»
С этими мыслями она высунулась из короба и огляделась. Небо затянули сплошные серые облака. Вокруг расстилалась равнина, покрытая высокой пожухлой травой и камышами. Кое-где блестели ржавые лужицы. Уф топтался поодаль, задрав голову и шумно принюхиваясь.
— Мясоглотоф нету, — прогудел ёхху. — Уфли. Будем отдыхать. Белый гора близко. Скоро дойдем. Уф…
— Вот и хорошо, — обрадовалась Маруся.
— Тфоя фетки собирай, — распорядился Уф. — Моя огонь зажигать. Еда фарить. Тфоя горячий фода пить. Хорофо. Нрафится?
— Нрафится, — улыбнулась девочка и пошла к ивовым зарослям — если в окрестностях и имелись пригодные для костра ветки, то только там.
Она забрела в трескучую чащу, выискивая сучья потолще, пошарила взглядом по усыпанной узкими листочками земле, подняла глаза и отчаянно закричала: прямо перед ее носом с корявого ствола вековой ивы скалил зубы позеленевший человеческий череп.
ЭПИЗОД 4. Белая гора
1
Испугавшись собственного крика едва ли не больше жуткого черепа, насаженного на сук, Маруся попятилась. Ее замутило от ужаса. Горло сдавило, стало нечем дышать.
Паническая атака!
— Сто, девяносто девять, девяносто восемь.
Уф бесшумно появился рядом, неодобрительно ворча что-то себе под нос. Гигант передвигался как привидение — ни одна ветка не шелохнулась. Маруся в отчаянии уткнулась лицом в рыжую шерсть, закрыла глаза.
— Тфоя плохо, — прогудел ёхху. — Тфоя бояться. Не хорофо.
— Девяносто семь, девяносто шесть, — продолжала шептать Маруся.
Проклятый череп!
Огромная ладонь Уфа опустилась на голову девочки.
— Тфоя не думать. Уф… Тфоя видеть птифка. У-у-у-у… У-у-у-у…
Уф то ли запел, то ли загудел в нос, очень тихо, но в то же время мощно. Маруся нашла в себе силы сквозь накатывающие волны одури удивиться словам ёхху: «Легко сказать — не думай… И причем тут птичка?»
Ладонь гиганта была теплой, даже горячей. Потом он взял Марусю на руки, как маленькую, продолжая напевать:
— У-у-у-у, у-у-у-у…
— Девяносто пять, девяносто четыре…
Птичку она увидела как бы против своей воли. Просто перед внутренним взором появилась какая-то крылатая кроха, смешно потрясла хвостиком и принялась летать туда-сюда, выписывая в воздухе кренделя. Маруся так увлеклась этим высшим птичьим пилотажем, что забыла про счет. И про панику.
Ей стало тепло и уютно на руках у гудящего ёхху. Уф словно включил внутри себя сабвуфер — у-у-у, у-у-у, у-у-у-у…
Птичка кувыркнулась через крыло и пропала. Гудение смолкло. Маруся открыла глаза.
— Тфоя хорофо? — с тревогой спросил Уф, заглядывая девочке в глаза.
— Очень хорошо. Поставь меня на землю, пожалуйста, — тряхнула челкой Маруся и спохватилась: — Так ты умеешь останавливать панические атаки? Да тебе цены нет!
— Моя знать: когда плохо, надо смотреть птифка, — развел руками гигант. — И петь. Вот так: у-у-у-у, у-у-у-у…
— О, это была песня, — рассмеялась Маруся, а про себя подумала: «Ничего себе! Этот чебурашка может загонять адреналин обратно. Не зря, ох, не зря его мама изучала! Интересно, что бы сказал папа, если бы я привезла Уфа в Москву? Правда, наверное, у меня его сразу отберут — академики всяких наук и журналисты налетят, как мухи на… повидло».
Она наткнулась взглядом на череп и помрачнела.
— Кто это?
— Просто мертфый голофа. Мясоглоты стафить. Граница. Уф…
— Знаешь что… Пошли-ка поскорей отсюда. Что-то мне расхотелось здесь «куфать еда», — решительно сказала Маруся. — Где там наша Белая гора? В той стороне?..
…Они шли по самому краю неоглядного болота. Топи, озерца, редкие корявые лиственницы, похожие на черные могильные кресты — более унылый пейзаж трудно себе вообразить.
Передвигаться по болоту оказалось в чем-то даже забавно.
Чтобы не свалиться в воду, приходилось прыгать с кочки на кочку. Кочки щетинились травой, как дикобразы — иглами, и норовили вывернуться из-под ног. Маруся пару раз едва не упала, но потом приноровилась и заскакала не хуже Уфа. Однако усталость брала свое — с каждым шагом ей становилось все труднее и труднее сохранять равновесие.
В довершение всех бед испортилась погода. Налетел сильный ветер, зашумел камышами, а из-за гор вылезла огромная туча — жирная небесная тварь с вороненым брюхом. Стало смеркаться. Примолкли птицы, отключили свои трещотки кузнечики. В отдалении глухо прозвучал гром.
— Гроза будет! — крикнула Маруся прыгающему впереди ёхху.
— Не-а, — уверенно покачал головой гигант, не оборачиваясь. — Грофа туда ходить. Уф… Там капать, — и он указал на сопки, с которых они спустились час назад.
Это заявление несколько приободрило девочку, но настроения не улучшило. Давал о себе знать переход через сопки, а в голове занозой сидели слова Ковалева: «…главным свидетелем обвинения стал мой компаньон и твой отец — Андрей Гумилев. Он оболгал меня, Маруся. Оболгал цинично, выгораживая себя».
И вроде все понятно — это подлог, вранье, такого просто не может быть, но неприятный осадок в душе остался и теперь серьезно мешал жить.
Девочка украдкой взглянула на коммуникатор. Он все так же отказывался работать на вызов, а вот цифры в окошке таймера поменялись. До таинственного часа «Х» осталось пятьдесят шесть часов.
Кочки под ногами пропали, сменившись более-менее твердой землей. Болото кончилось. Впереди появились березы. Вообще-то березы всегда нравились Марусе — необычное дерево, светлое, доброе.
Но сейчас белые стволы показались девочке похожими на обглоданные кости, на скелеты каких-то чудовищ. Будто бы неведомые жуткие существа целой стаей выбрели из реки и мгновенно погибли, застигнутые врасплох. И вот стоят теперь, качают ветками-лапами, роняют желтые листья-чешуйки, жуткие в своей посмертной белизне.
