Александр Громов - Мягкая посадка
Я подпрыгнул на сиденье, когда с правой стороны неожиданно раздался стук в дверцу. Слава богу, это оказался тот самый обыкновенный дед. Морщины на нем тоже были обыкновенные — на лице и на мышином пальто, только разной глубины. Пожалуй, на лице глубже. Кожа была ему велика. Я рискнул убрать правый щит и опустил стекло.
— Ну?
— Вам помочь? — Либо дед отморозил челюсть, либо изъяснялся с акцентом.
— ?..
— Вы в затруднении.
Помочь? Хорошее дело. Если бы со старикашки и впрямь в соответствии с фольклором сыпался песок, я бы его использовал. Но песок с него не сыпался. Вытолкнуть машину вручную нам тоже никак не светило. Тут нужно человек пять.
— Ничего, обойдусь.
— Вам лучше повернуть колеса, — он показал рукой, как это делается. — Мне кажется, тогда у вас получится…
Я был готов изо всех сил лупить себя по лбу. Забыл! Совсем забыл, дичью стал. Нервной дичью, пугливой. Я развернул все шесть колес ортогонально продольной оси, включил эксцентрики, и мой «марлин» боком выполз на трассу. Этот крабий ход — он и называется «краб» — специально придуман для парковки в таких местах, где не развернется и велосипед, а я вот напрочь выбросил его из головы и не использовал черт знает с каких пор — наверно, с тех самых Ревущих Пятидесятых, когда автомобилей в мегаполисе было больше раз в пять, если только не в десять. И времечко же было! — тогда словечко «адаптант» только-только начало входить в общеупотребительный жаргон, что очень не нравилось Комиссии по правам, а кое-какие умники еще находили удовольствие по инерции острить, что человек-де в городе не человек, а не более чем брелок к ключу зажигания. Старо, ребята! Теперь у венца творения иной статус. Теперь венец творения, сидящий в машине, не брелок, а начинка. Иногда — лакомая. А Единая Дорожная сбоит, сволочь, специально способствуя тому, чтобы эта начинка была еще и доступной.
Кстати, судя по отсутствию сигнала, система все еще не работала.
— Спасибо! — Я высунулся в окошко. — Огромное вам спасибо. Э-э… Может быть, подвезти?
— Да, — дед закивал, явно обрадовавшись. — Да, с большим удовольствием. Я вам признателен.
Я мысленно чертыхнулся и распахнул дверцу. Никто ведь за язык не тянул, сам виноват. Старикан суетливо и как-то очень неловко протиснулся в машину, подобрал пальто и угнездился рядом со мной. Я проследил, чтобы его не прищемило защитным листом.
— Пристегнитесь.
— О? Ах, да, сейчас… Где же это есть?.. Вот так? Теперь корректно?
Странный у него акцент.
— Бойль, — сказал он.
— Что?
— Святослав Меррилл Бойль. Э-э… Святослав Теодорович. Бойль. Я представляюсь.
— Ясно, — по-идиотски сказал я. — А где Мариотт?
Старикан заморгал сильно прореженными ресницами.
— Простите, я как-то не совсем…
— Ничего, — сказал я. — Это я шучу. Очень приятно.
— Приятно шутить?
Я отмолчался. Трудно разговаривать с бестолковыми. Мы проскочили под линией надземки и свернули влево. Тут было людно. Со стороны Тувинской двигалось, сворачивая на Золотарную, какое-то христианское шествие и качались мерзлые хоругви, а слева на пространстве от Междурядной до Новорожонной толклись сразу две толпы. В первой выл проповедник, время от времени вздевая длани туда, где по его понятиям пряталось за облачными слоями светило, и, подвывая в унисон, в облаках выдыхаемого пара качались в трансе язычники. Это теперь модно. Рядом бурлил митинг Лиги Перемен, собирающейся, как следовало из транспарантов, принудить правительство к установлению для всех без исключения жителей Земли Всеобщей Территориально-Климатической Справедливости путем уменьшения угла наклона оси вращения планеты к эклиптике. Чувствовался общий боевой настрой, и абсолютное преобладание дубоцефалов в обеих толпах бросалось в глаза без всякой оптики. В переулке, скромно приткнувшись к обочине, пребывали: малый полицейский броневик на воздушной подушке и с вертящимся многоствольным газометом на крыше, полицейский же фургон с решетками и двухэтажный автобус скорой помощи — ждали начала драки. Может быть, полиции сегодня удастся взять одного-двух адаптантов — и то хлеб. Наше счастье, что далеко не все адаптанты успели объединиться в стаи.
Если бы все — тогда…
— Что они делают? — спросил Бойль. Он крутил головой так, будто впервые это видел. Интересного типа я к себе посадил.
— Вон те? Молятся Яриле, или кто там за это ответственный, чтобы Солнце грело пожарче. Им недостаточно.
— А вам? — немедленно спросил он.
— Мне тоже…
— Тогда почему же вы не молитесь?
Кажется, этот дед поставил себе задачей надоесть мне как можно быстрее.
— Вас куда подбросить? — спросил я.
— Подбросить? — Он заморгал и посмотрел вверх. — Зачем?
— Подбросить — в смысле подвезти. Это идиома.
— А, да-да. Куда-нибудь. Где можно жить.
Час от часу не легче.
— Я ищу, где можно жить, — уточнил он. — Отель или квартиру. Все равно.
Это уже конкретнее.
— Вы приезжий? — спросил я.
— Из Кембридж, — сказал он. — Я соотечественник. Мой багаж в… эйрпорт.
Мы вынеслись на набережную, и на повороте противно завизжали шины.
— В аэропорту, — сказал я. Он кивнул.
Все равно было непонятно, почему он искал отель возле вагоноремонтного завода и вообще как он там оказался в своем жеваном пальто. Но тут его прорвало, и он затарахтел как заводная шкатулка, без умолку. Что-то о том, на какую долю он русский, а на какую просвещенный мореплаватель, и как он всю жизнь хотел здесь оказаться, и его родители тоже хотели, и почему он не мог приехать раньше, а теперь вот приехал и очень рад, потому что перспективы работы в Институте антропологии Академии Наук, потому что давняя мечта вернуться именно с этими перспективами… Ну и ладно. Я слушал вполуха: пока машина шуршит по набережной, отвлекаться вредно для здоровья. Тут есть пара таких мест, куда нога человека не ступает без острой необходимости. Вот, кстати, первое…
Пусто. Никого нет. Даже как-то странно.
— У нас лучше? — спросил я.
Он не сразу понял. Потом приподнял костлявые плечи, почему-то сперва одно, потом другое. Это выглядело забавно.
— Везде одинаково.
— А-а, — сказал я, следя за дорогой и особенно за обочинами. — А как там одинаково?
— Туман, — сказал старик. — Туман, смог. Как в девятнадцатом столетии, даже хуже. Только снега не так, как здесь. Иногда тает.
— Да здравствует Гольфстрим, — кивнул я. — А адаптанты?
Он только пожал плечами — опять поочередно. Очевидно, хотел сказать, что этого добра и там хватает.
