Север Гансовский - НФ: Альманах научной фантастики. День гнева
— Нет, — сухо сказал Юрка. — Генчик настоящий ученый. Он показухи и хвастовства не любит. А Сашка, неважно, еврей он или нет, всегда на первое место лезет. Поэтому Генчик его осаживает. Не понимаю, почему ты со своим Сашкой, как с писаной торбой, носишься?
Сережа насупился.
— Он мой товарищ, да и твой тоже. С ним интересно. А Генчик… С девяти до трех он учитель физики средней школы, а хотел бы я знать, чем он занимается с пяти вечера и до девяти.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего. Я уверен, что этот фашист связан с бандеровцами, И места лучше, чем Карлов замок, для этого вряд ли найдешь.
Юра нахмурился. Он отвернулся и сплюнул.
— Ерунда! Но если хочешь, мы можем проверить. Подсмотрим, что делает Генчик по вечерам и даже ночью. Не сробеешь? Я Карлов замок знаю.
У Сережи перехватило дыхание.
Вот оно что! Это интересно. Скучноватый субботний день наполнился гремящими звуками. Ревели сирены, взрывались гранаты, рассыпались пулеметные очереди.
— Что ж, давай. Можно попробовать.
Юра испытующе посмотрел на него.
— Ты не бойся, мы не с пустыми руками пойдем. У меня есть “вальтер”.
У него есть “вальтер”! Да, конечно, Сережа сам сколько раз держал в руках эту замечательную штуку. Темная вороненая сталь с голубыми дымящимися разводами, рифленая рукоятка — именное оружие какого-то фрица. Юрка откопал его возле сгоревшего “Тигра”.
— А патроны есть? У тебя же не было патронов?
— Достанем.
Они помолчали.
— Зачем нем это нужно? Ведь никто спасибо не скажет, а если узнают про оружие, здорово погореть можно, — Сережа задумчиво чертил на земле замысловатые узоры.
— Как знаешь, — Юрка встал со скамейки. — Я пойду, мне отец велел быть дома, дрова рубить надо. А ты куда сейчас?
— Зайду Сашку проведаю. Как он и что. Может, ему чего надо.
— Ладно. Бывай. — Юра ушел, насвистывая песенку.
Сережа долго смотрел ему вслед. “И пока за туманами видеть мог паренек, — подпевал он про себя уходящей мелодии, — на окошке на девичьем все горел огонек…”
В больнице Саши не было. Сестра сказала, что он провел у них всю ночь, утром ему сделали укол и он ушел домой.
Сережа пошел на Здолунивскую, где в маленьком полуразвалившемся от старости домике жил Саша со своей теткой Зосей. Впрочем, какая она ему тетка? Так, старая знакомая отца, которая из жалости приютила сироту. Приют этот был для Саши тяжелым испытанием. Тетка Зося пила, В свободное от работы время она заливала неудавшуюся жизнь самогоном.
Саша спал, накрыв лицо “Занимательной арифметикой” Перельмана.
Сережа присел на краешек колченогого венского стула и огляделся. Ну и конура! Маленькое окошко выходит в огород, сквозь пыльные стекла видны скучные небрежно вскопанные грядки.
В комнате всего и мебели, что никелированная кровать с отвинченными шариками, стол, кухонный шкаф да два стула. Рисованые обои давно стерлись, и на Сережу глядели угрожающие лиловые пятна. Воздух затхлый, нежилой.
Сережа прошелся по комнате. На столе аккуратной стопкой лежат учебники. В открытой тетрадке размашистым Сашиным почерком написано: “Упражнение №…”
Ящик стола выдвинут, и в нем Сережа увидел темную старинную шкатулку. Интересно! Сашка никогда не показывал ее. Сережа знал все Сашкино барахло: коллекцию карманных фонарей, набор радиоламп к немецкому приемнику, оккупационные марки, цветные фотографии прибалтийского курорта, серую монету в 10 пфеннигов и несколько автоматных гильз. Но шкатулки раньше не было. Никогда Сережа не видел у него шкатулки. Или он до сих пор ее прятал, или недавно достал. Вряд ли он мог ее купить: на тети Зосины гроши не развернешься. Скорей всего кто-то подарил ему эту красивую штуковину.
Сережа приподнял крышку. Изнутри на ней была наклеена фотография немолодого мужчины с печальными глазами, на дне лежало… Что это может быть? Два черных полированных диска, скрепленных дужкой посредине и с проволочками по бокам.
Сережа извлек странную штуковину. Похоже на очки. Очки для слепых.
Сережа повертел их в руках, посмотрел на свет и поднес к глазам. Самые обычные темные очки! Он отвернулся от окна и уставился в темный угол. И тогда ему показалось, что он смотрит сквозь темное стекло не ярко освещенный киноэкран, где только что демонстрировался интересный фильм и внезапно оборвалась лента.
Яркие точки и полосы прыгали, образуя причудливые узоры и разгорались все сильнее, сильнее… Грязные обои едва проглядывали сквозь это неожиданное сияние.
— Ты что, обалдел!
Разъяренный Саша сорвал диски с Сережиного носа и спрятал их в шкатулку. Руки у него тряслись.
Сережа смущенно потер переносицу.
— Что это за штука, Саша?
— Что! Что! Не твоего ума дело. Как ты вошел?
Он постепенно успокоился и аккуратно уложил очки в шкатулку. Сережа недоуменно глядел на его худую спину с острыми лопатками и тонкие голые ноги.
Чего он так разволновался? Что-то здесь неладно…
— Дверь не заперта, вот я и вошел.
— У этой пьяной дурехи все нараспашку. И душа, и двери, — сердито сказал Саша. Он забрался под одеяло и сурово посмотрел на Сережу. Потом улыбнулся.
— Садись. Не обижайся, что я так… Ты меня напугал. Эта штука опасная… Что делал?
— С Юркой ходил на вокзал пиво пить… Как здоровье?
— Да ничего. Как обычно. Думал, будет хуже, но сразу после укола очухался и отпросился Домой, Не люблю больницу, Что нового в школе?
— Ничего особенного. Алексей Иванович велел узнать, что с тобой…
Они перекинулись еще несколькими фразами, но разговор явно не клеился. Сережа через силу выдавливал из себя слова. Саша внимательно посмотрел на него. Сережа хорошо знал этот взгляд. Еще тогда, в первый раз, он поразил Сережу своей неподвижной безучастностью к внешнему миру. Только позже Сережа понял, что поверхностное равнодушие скрывало крайнюю уязвимость.
— Слишком много хочешь знать, дружище, — сказал Саша.
И Сережа вспомнил, что в первый же день Саша подошел к нему и сказал что-то очень похожее. Он сказал: “Хочешь поговорить со мной, дружище?” И Сережа ответил тогда так же, как и сейчас.
— Да, хочу.
Саша улыбнулся и, заложив руки под голову, сказал:
— Притащи-ка из кухни чайник и чашку для себя.
Сережа прихлебывал холодный чай из кружки с обломанным краем, Саша пил из помутневшего от времени граненого стакана.
Сереже показалось, что он не хочет рассказывать.
Но когда они покончили с чаем, Саша подобрал колени, уставился на лиловое пятно обоев и вдруг рассмеялся.
— Ты знаешь, с этой штукой, которую ты только что держал в руках, у меня связано очень многое… Если все рассказать…
Он снова замолк.
— Я об этом ни с кем не говорил. Почти ни с кем. Один раз пытался, но мне не поверили, и я с тех пор — ни-ко-му. Ни слова. А хочется… Только смотри — молчание. Даже Юрке. Понимаешь?
— Ну?! — сказал Сережа.
— Да, молчать ты умеешь. Я знаю, что ты умеешь молчать, А я вот не умею. Мне бы и сейчас помолчать… ну да все равно, расскажу-ка я тебе одну сказочку…
— Сказку я тебе сам расскажу, — сердито сказал Сережа.
— Это будет очень страшная сказка, — улыбнулся Саша.
— Мы сегодня с Юркой повешенного бандеровца видели.
— Э-э, — махнул рукой Саша, — я видел сотни повешенных.
— Юрка в первый раз увидел.
— Юрка хороший парень, — сказал Саша, — но ему еще до многого придется доходить. Ну ладно. Так хочешь слушать сказку-быль?
— Сам знаешь, что хочу. Чего спрашивать?
Саша опять улыбнулся, совсем как мудрый старик.
— Время. Что есть время? По метрике я старше тебя на три года. А по-настоящему — на тридцать три. Ну так вот…
Лицо его стало серьезным и печальным. Сереже вдруг вспомнилась фотография внутри шкатулки.
— Дело было так. В одной каменоломне, где работали заключенные концлагеря, упал человек.
— Разве в Освенциме были каменоломни? — удивился Сережа. — Я читал, что…
— Кто тебе сказал, что это было в Освенциме? В великой Германии было много разных хороших мест, куда могли упрятать неарийцев. Итак, человек упал. Упал и скатился по склону. Так бывает, когда человек слаб, как ребенок, когда его часто бьют и он живет в напряженном ожидании смерти. Когда он уже почти потерял все человеческое, он фактически труп, который едва способен переставлять ноги, а его принуждают делать работу большого крепкого здорового мужчины. Кстати, большинство входящих в газовые камеры были именно такие, потерявшие человеческий облик полутрупы-полулюди. Для многих смерть стала избавлением от страданий. Ну ладно… Человек упал, и капо не забил его до смерти, и начальник команды не заметил, и часовой не выстрелил. Человек получил возможность пролежать несколько минут на куче щебня, в углублении скалы, скрытый от лучей палящего солнца. Потом он мне рассказывал, что, открыв глаза, сразу увидел это.
