Люциус Шепард - Жизнь во время войны
– Это было в апреле, – говорил один из Сотомайоров, человек по имени Аурелио, немного старше Рэя, но поразительно на него похожий. – Весь тот месяц я болтался без дела. Правда, занимался перуанским кризисом, но этого не хватало, чтобы заполнить голову, вот я и придумал подкатиться к Дарии Руис де Мадрадона, дочери человека, который убил моего отца. Она тоже имела какое-то отношение к перуанской операции, но мне было все равно.
Аурелио описал интригу и то, как ему удалось похитить Дарию; на лице он удерживал подавленную мину, словно признавался в чем-то постыдном, однако в голосе все сильнее звучало ликование, описания становились выразительнее, а зрители, хоть и слушали тихо и внимательно, вели себя так, будто их кто-то щекотал, – наклонялись вперед и возбужденно дышали. Особенно Марина. На ней были серые брюки и серебристая блузка, по которой сквозь стилизованные потоки косого дождя летели черные птицы. На губах хищно и чувственно блестела малиновая помада, а скулы, казалось, вот-вот проткнут кожу. С каждым новым откровением Аурелио Марина как будто заострялась, слушала внимательнее, откликалась живее.
– Не думаю, – говорил Аурелио, – что когда-либо раньше я так четко себя осознавал. Свое место во времени и в мире. Точно могу сказать, никогда раньше ощущения не были такими ясными. Я запомнил каждую неровность стен. Каждое зернышко, сучок, дорожку от червяка. Все в одну секунду. Я слышал каждое шевеление ветра в деревьях, каждый хлопок толя на крыше. Дария – не такая уж красавица, но она казалась мне невероятно чувственной. Она встретилась со мной взглядом, страх исчез с ее лица, и я не мог ее больше ненавидеть, поскольку знал, что это уже не просто месть. Драма. Ритуал и судьба сошлись вместе. И зная это, зная, что она знает, я чувствовал, как между нами возникает что-то вроде любви... такая вот любовь между жертвой и тем, кто одновременно мучает и несет милосердие.
Аурелио закончил, группа проанализировала его рассказ, разобрала в терминах психологии Сотомайоров, обсудила, как подавляются низменные инстинкты; и все же их анализ был всего лишь уловкой грешников, что оправдывают свою греховность и не слишком умело изображают раскаяние. Потом пошли другие истории, и чем дольше Минголла слушал эти ликующие речи, гордость жестокими традициями, чем дольше смотрел на прекрасно отрепетированные позы кающихся грешников, тем горше становилось у него на душе.
Через час с небольшим Марина спросила, есть ли у кого вопросы, и Минголла вышел на середину комнаты:
– У меня есть вопрос. Возможно, вам это будет неприятно, но я надеюсь, вы мне ответите.
– Мы постараемся, – сказала Марина.
– Из того, что я сегодня услышал, – начал Минголла, – а также из известного раньше я делаю вывод, что почти все ваши операции терпели крах оттого, что кто-то вновь разжигал вражду. И чаще это происходило в последнюю минуту, когда переговоры уже можно было считать успешными. Это правда?
Кто-то бросился возражать, но Марина прервала:
– В этом есть смысл.
– Что позволяет вам думать, что сейчас не произойдет то же самое?
– Именно это мы и пытаемся предотвратить,– высокомерно отозвался Рэй.
– Хорошо. – Минголла широко улыбнулся, с удивлением обнаружив, что сейчас, когда Рэй у него в руках, чувствует к нему даже какую-то нежность. – Как бы то ни было, меня беспокоит небрежность, с которой вы относитесь к своим операциям.
– Куда вы клоните? – спросила Марина. Он проигнорировал вопрос.
– Все, кроме вас, признали за собой грехи. Вам лично есть в чем раскаяться?
– Марина – наш идеал, – сказал Рэй с тщательно отмеренной горечью. – Ей не в чем себя винить.
Улыбка прорезала красную ранку на суровой равнине Марининого лица.
– Спасибо, Рэй.
– Тем или иным образом вас не могла не затронуть эта вражда, – возразил Минголла. – В какой-то момент переговоров Рэй что-то упомянул о вашей боли... чей-то дядя что-то вам сделал.
– Да? И что с того?
– Я хотел бы знать, что произошло.
– Не вижу смысла, – холодно ответила Марина.
– Я хочу вам кое-что сообщить, но перед тем, как раскрою карты, должен быть уверен во всех.
– Хорошо... но мне придется поверить вам на слово, что это не просто любопытство. – Она разгладила складки на брюках. – Несколько лет назад я вышла замуж за Мадрадону...
– Я не знал об этом, – сказал Минголла.
– Очередная попытка прекратить вражду, – продолжала она. – Сначала я, конечно, упиралась. Столько лет прожила в Лос-Анджелесе, надышалась воздухом свободы. Я была тогда весьма своенравной. Возможно, отец специально это затеял – хотел меня обуздать, ведь Мадрадоны без дисциплины ничто. – Все засмеялись. – И все же после свадьбы я стала относиться к мужу со все большим уважением и заботой... хотя нельзя сказать, чтобы любила его по-настоящему. Однако была настолько уверена в браке, что даже забеременела. Все шло хорошо, пока однажды не явился мой бывший любовник якобы поздравить с будущим ребенком. Пока мы разговаривали, он подсыпал мне наркотик, затем раздел и уложил в кровать. В этом заключался его план: мой муж, вернувшись домой, должен был застать нас in flagrante delicto[26]. Так и произошло. Едва я успела очнуться от наркотика, как вошел мой муж. Между ним и моим любовником произошла ужасная сцена, и я, хоть в голове еще шумело, попыталась вмешаться. Получила удар в живот и лишилась не только ребенка, но и возможности зачать другого. Позже выяснилось, что виноват был не только бывший любовник. Им манипулировал мой тесть, рассказывая, как его сын жестоко со мной обращается. Старик не мог примириться с нашим браком, а тут еще ребенок – для него это было слишком. – Марина посмотрела на Минголлу. – Этого достаточно?
– Простите, – ответил он. – Это важно.
– Теперь объясните, к чему это все. Обведя глазами комнату, Минголла задержался на сидевшем на кровати Рэе.
– Я слышал, переговоры идут хорошо?
– Лучше некуда, – сказал Аурелио. – И что?
– Значит, можно сказать, успех не за горами? – спросил Минголла.– Не пора ли признать, что наступает самое рискованное время, когда их легче всего сорвать? Найти повод – и все взлетит в воздух. Как в Тель-Авиве.
– Если вам есть что сообщить, – сказала Марина, – я бы предпочла перейти к делу.
Минголла достал из кармана блокнот, раскрыл его и сразу заметил, как напрягся Рэй.
– Рэй знает, что я хочу сказать... правда?
– Где ты это взял? – воскликнул Рэй.
– Видимо,– сказала Марина,– это как-то связано с отношением Рэя к вашей подруге.
