Василий Бережной - Сенсация на Марсе (сборник)
— Сократ?
— Пусть будет по-вашему, Сократ — это мудрый человек.
— Вы имеете в виду великого эллина или моего товарища?
— А это уже секрет, догадайтесь!
Аспирантка грациозно подошла к одному из стеллажей, инкрустированному под дуб, и взяла маленькую катушечку.
— Прошу вас, посмотрите, — она вставила катушечку в черную коробочку и нажала кнопку. Крышка коробочки засветилась, и Никон увидел Сократа.
— Он прошел у нас курс так называемого эмоционального лечения.
— Какие там эмоции! — удивился Никон. — Он совершенно не понимает… не испытывал таких, например, эмоций, как… не знаю, как вам точнее сказать…
Аспирантка снова не удержалась и усмехнулась:
— Я догадываюсь, о чем вы… Но ведь раньше он очень страдал от безнадежной любви.
— Кто? Этот сухарь? Эта логическая конструкция? — И Никон расхохотался. — Да вы шутите, конечно, шутите!
— Вам не верится? Что ж, это, пожалуй, самая высокая оценка нашего лечения. Ознакомьтесь с историей болезни и курсом лечения, и вы убедитесь в этом. Подумайте. Взвесьте.
И она ушла.
Никон сел к аппарату. На белом экране появлялись то графики эмоций, то цифры, соответствующие количеству полученных Сократом биомагнитных импульсов, то сложные показатели ориентации памяти, которых без специальной подготовки и не поймешь, то его лицо, сперва изможденное и измученное, а затем все более спокойное. Теперь Никон уже не смеялся. Получалось, что все это серьезно.
Он думал все-таки о ней, вспоминал встречи, разговоры там, на далекой Земле, окруженной голубым ореолом. Это было нечто сказочное, прекрасное, прозрачное и одурманивающее… Они ходили с нею по высоким травам, пугали диких птиц, любовались красотой угасающего Солнца. А лыжные прогулки по скрипучему снегу Антарктиды? А полеты в спутнике? И в глазах ее сияло предчувствие счастья. Так неужели все это — только электронная цепочка, застрявшая в памяти? И что же — если стереть эти отпечатки, все образы исчезнут, словно их и не было? Никон вздрогнул. Убить образ самого дорогого человека? И ради чего? Чтобы, как говорится, прийти в норму? Эх, сократовский у тебя лоб, дружище, но… Когда же она обдала меня холодом, я хотя и делал вид, что спокоен, но едва сдерживался, чтобы не закричать от отчаянья. А с каким ледяным пренебрежением отвергла она мое приглашение прилететь сюда, на Луну… Но и Сократ тоже хорош: не сказал ни слова о том, что и у него все это было… А та встреча с черноволосым юношей: как она ему улыбнулась! Это была капля, переполнившая чашу. Скверное это чувство — ревность, а ведь жжет оно, рвет на части, мучает…
Никон вздохнул, осмотрелся и решительно встал. Черт побери, так ведь можно сойти с ума!
Гулко шагая, вышел из зала.
— Когда начнем? — спросила, идя ему навстречу, красивая аспирантка.
— А никогда! — весело воскликнул Никон.
— Почему же? — округлились ее глаза.
— А вы сами разве не влюблялись? — шагнул к ней Никон, и девушка покраснела. — Нет? Так вот, когда влюбитесь, тогда поймете! Если бы Сократ откровенно рассказал мне о себе, я бы к вам не пришел… То есть я хочу сказать: не осмелился бы отнимать у вас драгоценное время. Так что это его вина.
— Нет, — сказала аспирантка, — он, может быть, вам и рассказал бы. Если бы мог. Но ведь в его памяти не осталось информации не только о безнадежной любви, но и о курсе лечения. Он, словно в старинной легенде, испил напитка забвения. Так что и вы не бойтесь: жалеть просто не сможете.
— Премного благодарен! Пусть уж я буду таким, как есть, «замечтавшимся».
— А больше не оставите нас без обеда? — девушка игриво наклонила голову.
— Во имя развития нашего искусства можно будет и еще разок…
— Смотрите, а то не все еще сказали о вас сатирики! погрозила пальцем аспирантка. И такая милая улыбка озарила ее лицо, что Никон, даже возвратись домой, все еще эту улыбку вспоминал.
Хорошее, необъяснимо радостное настроение охватило его. Даже синтетическая обстановка жилища теперь казалась ему привлекательной. Он вышагивал по комнате бодро и весело, словно предчувствуя что-то светлое, окрыляющее.
И когда неожиданно зазвенел звонок, Никон со смутной надеждой бросился открывать.
Пришел Сократ… Но разочарование овладело Никоном лишь на какое-то мгновенье, а затем он снова просиял:
— Ну что — составил эфемериду любви?
— Составил. — Сократ был немного удивлен легкомысленной веселостью друга и продолжал с нарочитой серьезностью: — Защитные силы твоего организма еще не вступили в активную стадию, но вскоре это произойдет. В конечном счете психика сводится к химизму, выделению определенных веществ в кровь. Вот график…
Но он не успел продемонстрировать свои психологические схемы: раздался сигнал видеофона — обычный, такой, как всегда, — нежный, мелодичный сигнал. Но Никону он почему-то показался волшебным, словно душа его внезапно обрела сверхъестественное чутье. Он торопливо включил экраны. И вот затрепетала перед глазами шелковая голубизна — сперва по стенам, потом по потолку. Словно из морской пучины постепенно проступило, вынырнуло радостное девичье лицо. Оно смотрело отовсюду, и взгляды выразительных глаз сходились на лице Никона.
— Любимый мой, — шевельнулись ее губы, — неужели ты не догадался, что я только испытывала тебя?
— Я… я… — растерянно бормотал Никон.
— Расскажу все, когда встретимся. Я ведь сейчас на ракете. Встречай «Тайфун»!
Экраны погасли. Ошеломленный Сократ выронил клочок бумаги, на котором выведена была эфемерида любви.
— «Тайфун»! «Тайфун»! — встряхнул его за плечи Никон. — С Земли летит «Тайфун»!
Василь Бережной
ЛЕГЕНДА О СЧАСТЬЕ
Этот небольшой пакет окончательно нарушил и без того шаткое равновесие в семье достаточно молодого и недостаточно известного ученого Миколы Покопанного. Начинался курортный сезон, и его жена (он называл ее Гроссбухом) настаивала на поездке в Сочи, а Микола робко выдвигал какие-то идеи относительно села. Ему, видите ли, нужна тишина, он любит копаться в огороде и прочее в том же духе. Жена уже чувствовала: еще один энергичный нажим — и он согласится с нею. Но именно в этот момент принесли этот злосчастный пакет. Вскрыв пакет и выложив на стол фотографии, Микола воскликнул:
— Никуда не еду! Все! Решено!
Сразу сообразив, что Сочи отошли в небытие, Гроссбух все же не удержалась:
— Как это не едешь?
— А вот так! Работать буду.
— Эгоист! Не жизнь с тобой, а сплошное мученье! Счастья за все годы не видела ни на одну начинку.
