Дина Лампитт - Ускользающие тени
Сначала она написала Уильяму, что не желает его видеть. Но вскоре она почувствовала, как тяжело ей нести эту ношу в одиночку, и неожиданно сама приехала к возлюбленному. Ее заплаканное лицо рассказало обо всем яснее, чем смогли бы сделать любые слова.
— Ты беременна, — немедленно предположил он и бросился целовать Сару.
Сара не ответила, просто кивнула головой, а потом разразилась настоящим потоком слез, обильно орошая ими грудь Уильяма.
— Что же мне делать? О Боже, помоги мне решить, что делать? — рыдала несчастная женщина.
— Давай по порядку, — радостно пришел ей на помощь Уильям. — Прежде всего, ты должна поздравить счастливого отца, то есть меня. Во-вторых, решить, когда и куда мы сбежим. А в-третьих, хорошенько поцеловать меня и прекратить шмыгать носом.
Он буквально сиял, обрадованный новостью, его бледное лицо оживилось, в глубоких глазах появилось умиротворенное и восторженное выражение.
— Я ничего не могу решить, — скорбно отозвалась Сара. — Я просто не знаю, что предпринять.
Ее кузен задумался.
— Возможно, самое лучшее, что мы можем сделать, — позволить ребенку родиться в браке. По крайней мере, так он избежит репутации незаконнорожденного.
— Но что я скажу сэру Чарльзу?
— А ты не могла…
— Нет, это невозможно. Наши отношения в этом смысле были кончены раз и навсегда. Кроме того, Чарльз считает меня блудницей и едва удостаивает взглядом.
— Тогда тебе необходимо приложить все свое умение и проявить настойчивость, — решительно заявил Уильям, и Саре пришлось удовлетвориться этими словами.
Но вечером, делая новую запись в своем дневнике и видя написанные черным по белому слова «внебрачный ребенок», она вновь испытала тошноту и зарыдала, с ужасом размышляя, сколько времени пройдет прежде, чем весь мир узнает о ее позоре.
Дневник заканчивался неожиданной и удивительной записью:
«Гудвуд, 25 августа, 1781 год. Я была в Холленд-Хаусе, где случилось странное событие. Я готова поклясться чем угодно, что видела Нечто, испытала удивительные чувства, но там совершенно ничего не было! Больше я не могу писать об этом. Через два дня начинается моя новая жизнь. Сара Леннокс».
Пробило час ночи, когда Сидония сидела, уставившись на эти слова и размышляя об их туманном значении. Ни одна из предыдущих записей не проливала ни луча света на это «странное событие», каким бы оно ни было, и, очевидно, с этого момента Сара начала новый дневник.
«Боже мой, как бы я хотела приложить к этому руку», — подумала Сидония, а потом поняла, что ее родители уже давно спят, и погасила лампу у постели.
Она лежала в темноте, и в ее голове проносились невероятные мысли. Ей вновь предстоит увидеть Сару — причем не менее трех раз, и последняя встреча будет совершенно особенной. Почему-то подтверждение ее путешествий в прошлое уже не вызывало страха. Сидония помнила тошноту, которую испытывала, возвращаясь с поля, зябкий ужас, от которого не могла избавиться, пробегая по коридору в Шато-де-Сидре, и теперь была рада, что прошлое больше не принесет ей эмоциональных травм.
«Тем не менее, — размышляла она, погрузившись в первую зыбкую дремоту, предвестницу сна, — обо мне наверняка есть записи в других дневниках. Но о них я никогда не узнаю».
Она быстро заснула и во сне видела графа Келли, но была полностью уверена, что на этот раз видит всего лишь сон, а не совершает путешествие в прошлое.
Проснувшись на следующее утро, Сидония пришла к твердому убеждению, что сама судьба предназначила ей поселиться близ Холленд-Хауса, ибо только благодаря Саре она научилась исполнять музыку восемнадцатого века. Она знала, что этот эпизод ее жизни, каким бы сверхъестественным он ни был, стал настоящим переломным моментом. Холленд-Хаус и его обитатели подвели ее к решающей черте — и в ее карьере, и на всей жизни.
— Ты сможешь выступить в Силбери-Эббас на концерте в пользу исследований рака? — крикнул с нижнего этажа ее отец.
— Конечно! — отозвалась Сидония и, охваченная удручающими, но трогательными воспоминаниями о Финнане, задумалась о том, сколько времени ещеосталось до его возвращения из Канады.
— Как мне нравится здесь! — невольно воскликнула она за завтраком.
— А нам нравится, когда здесь бываешь ты, — ответила Джейн. — Ты уезжаешь в понедельник?
— Боюсь, что да.
— Что ты хочешь сыграть для них? — спросил отец, еще продолжая говорить по телефону.
— Скажи, что избранные произведения восемнадцатого века — главным образом сочинения графа Келли, в том числе недавно обнаруженную мной пьесу под названием «Леди Сара Банбери».
— Банбери? Она имеет отношение к владельцу жеребца-победителя на первом Дерби? — спросил Джордж Брукс, прикрывая трубку ладонью.
— Вот именно! — откликнулась Сидония, улыбнувшись самой себе и всем этим странным совпадениям.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
С тех пор как Сара Леннокс вышла замуж за Чарльза Банбери, над ним зависла небольшая, но всегда присутствующая туча. Затем, казалось бы, безо всяких причин, началась болезнь — по-видимому, обычная простуда, но с невероятно серьезными симптомами и осложнениями. Врачи щупали его пульс каждые несколько минут, как казалось Георгу, делали ему обильные кровопускания и пользовали клистиром так, что ему приходилось почти не вставая жить на мраморном сиденье своей уборной. Его состояние было достаточно серьезным для издания Указа о регентстве, и к середине мая этот указ был принят.
Король понимал, что вскоре поправился бы, если бы его министры, воспользовавшись преимуществами его временной слабости, не мучили бы его своими увертками и хитростями. Придя в ярость, Георг разогнал добрую их половину, не сделав новых назначений на посты, и, в конце концов, был вынужден унижаться и умолять их вернуться к исполнению своих обязанностей. Именно в этом случае имя Банбери вновь привлекло внимание короля: муж Сары предлагался в качестве секретаря нового лорда-губернатора Ирландии, должности, от которой он, к счастью, вскоре отделался.
Только тогда Георг впервые понял, насколько его эмоции влияют на его же физическое состояние. В нем развивалась склонность к несдержанности, он легко впадал в возбуждение. Его режим сна в целом претерпел изменения, и теперь он приобрел странное обыкновение спать всего два-три часа за всю ночь. Не только усталость, но и чрезвычайная слабость привели к тому, что он стал раздражительным и часто впадал в уныние.
Хотя болезнь и трагедии 1765 года прошли под неусыпным Божьим взором, они оставили неизгладимый след у короля. По словам его врачей, король Георг стал страдать «временными волнениями». Причем ничто не могло с такой достоверностью вызвать приступ сильнейшего волнения, как упоминание при короле имени Джона Уилкса.
