Александр Громов - Циклогексан (сборник)
– Ну и ходи, мне-то что, – буркнул Трифилий.
– Добрый бог. Молим тебя. О прохладе.
– Опять? – взревел Трифилий. – Издеваешься?!
Довести его до ярости удавалось не всякому. Даже когда ему выбил зуб братишка Цезарь, бомж и скотина, Трифилий не полез в драку. Но всякое же терпение имеет предел, черт побери!
Кусаться и царапаться зверушки не пытались, и Трифилий расшвырял их направо и налево. Хлопнул за собой дверью, защелкнул замок. Уфф!
Он не показывался наружу целый день. Ел концентраты из холодильника, пил вино. Спал. Смотрел тетушкины мыльные оперы. Временами подходил к окну и, видя в тени бунгало все тех же макак, бормотал ругательства.
Закат напугал Тирфилия. Огромное солнце цвета накаленного кирпича словно бы собиралось вскипятить океан. А тут еще восьминогим макакам, как видно, надоело принимать позы униженной мольбы – вздыбив остатки шерсти, они вовсю чирикали, выражая негодование, и одна из них запустила в окно палкой. Стекло, разумеется, устояло. Трифилий невольно отшатнулся, затем погрозил кулаком охамевшей макаке и опустил жалюзи. Сейчас же по стеклу забарабанил град камней и палок.
Вот тебе и курорт!
Ночью макаки не разошлись – держали дом в осаде и гневно верещали то поодиночке, то хором, а временами принимались обстреливать стены подручными метательными снарядами, так что Трифилий был благодарен натужно гудящему климатизатору за заглушающий шумовой фон. Спал он мало и тревожно.
Утром, еще более жарким, чем вчерашнее, макаки сгинули. Опасаясь подвоха, Трифилий осторожно приотворил дверь и поборол искушение немедленно ее захлопнуть. Жар стоял невыносимый.
То ли этот жар разогнал восьмилапых туземцев, то ли они разочаровались в своем божестве. Похоже, то и другое разом. Мало того, что весь пол веранды был усыпан шерстью – кое-где валялся и помет, а гора орехов исчезла без следа. Более того: ящик, выполняющий функцию бродильного чана, оказался перевернутым, и зловонная кашица вылилась на ступени. Трифилий втянул голову в спальню, хлопнул дверью, набрал в легкие воздуха приемлемой температуры и облегчил душу непристойным монологом. Нет, это ж только подумать: какой многочисленной бригадой должны были собраться слабосильные макаки, чтобы опрокинуть тяжеленный ящик! Попадись хоть одна – сейчас Трифилий без колебаний пооборвал бы ей лишние конечности.
Весь день он провел взаперти и только молился, чтобы не сломался климатизатор. Макаки не показывались. Обширные листья пальм жухли и сворачивались в сухие трубочки. Оранжевое солнце распухло еще больше; Трифилий его ненавидел. Пульсирующее оно, что ли? Или эта планета того… падает на звезду?
Впервые после того дня, когда в казино на него свалился нежданный подарок, он заглянул в сертификат и внимательно прочитал приложения. Нет, написано же черным по белому: звезда не переменная… Угу. Так… Параметры планетных орбит… Тут Трифилий вначале запутался, но на полке с тетушкиными электронными книгами отыскал словарь и уяснил из него значения слов «эксцентриситет» и «перигелий». Установив причину возрастающей жары – только вздохнул. Сквернословить не было сил.
На четвертый день затворничества он прикончил остатки провизии из холодильника и начал подумывать о хлебе насущном. На пальмах кудрявилась кора, дымились листья. Несмотря на усилия климатизатора, температура мало-помалу поднималась и в спальне, и в гостиной. Выйти наружу более чем на пять минут означало покрыться румяной корочкой и начать шкворчать. Оставалось ждать, терпеть и молиться.
И надеяться, что он будет еще жив к тому времени, когда эта сволочная планета (курорт, как же!) оставит позади перигелий своей орбиты.
Он переждал ночь, а в первых лучах рассвета выскочил-таки из бунгало. Дышалось, как при ингаляции, но все-таки дышалось. Горячий туман укутывал пальмы, мешая прицелиться и сбить орех каким-нибудь предметом вроде палки. Пришлось лезть. Ободрав о ствол ладони, обломав ногти и едва не свернув шею при спуске, Трифилий сумел добыть полдесятка орехов. Он взял три и отнес их в гостиную. Вернувшись за остальными, он не обнаружил их ни на песке, куда они были сброшены с пальмы, ни где-либо поблизости. Только в тумане, как ему показалось, кто-то злорадно чирикнул.
Схватив первую попавшую под руки палку, Трифилий молча ринулся на звук – разгневанное божество, готовое беспощадно карать. Затормозил. Метнулся наугад вправо, затем влево. Никого. Без сомнения, мартышки выдели его, а он их нет. По счастью, направление он не потерял. Памятуя о возможной западне, Трифилий стал отступать к бунгало.
Он успел вовремя, чтобы напасть на воришку, тащившего орех из гостиной через веранду. Услыхав в опасной близости от себя боевой клич разъяренного Трифилия, восьминогий стервец (совершенно лысый, если не считать пучка шерсти на крестце) вякнул, уронил орех и дал стрекача. Полный дурных предчувствий, Трифилий заперся и обревизовал свою добычу. Так и есть, один орех успели утащить, поганцы!
Обида была велика. Что, по милости распоясавшихся макак ему, хозяину планеты, еще раз лезть на пальму? Пока будешь лазать, подтибрят и эти орехи, бунгало-то снаружи не запирается. Да и поздно уже: солнце вот-вот взойдет…
Он вздохнул и принялся завтракать. По счастью, самого худшего не случилось: мякоть не протухла на жаре, утратив лишь сочность и отчасти вкус. Не деликатес, но все же еда.
Обеда у него не было. Ужина – тоже.
Кошмар продолжался три недели. В пик жары температура внутри бунгало достигла сорока пяти градусов, несмотря на все старания трудяги-климатизатора. Днем Трифилий пытался спать, ночью слушал кошачьи концерты обнаглевших туземцев, под утро выходил на промысел. Иногда ему удавалось добыть за одну вылазку четыре, а то и пять орехов. Бывало и так, что он оставался голодным.
От скуки он пробовал читать тетушкины книги. Одна из них, «История религий», была не электронной, а раритетной, бумажной, в потрепанном переплете. В самом начале книги среди замасленных, захватанных руками страниц, повествующих о религиях примитивных, торчала закладка. До середины, а тем более до конца книги тетушка явно не добралась – иные страницы даже не были разрезаны.
С непривычки к чтению Трифилий начал с разглядывания картинок, но вскоре удивил сам себя, буквально впившись в текст. Выходило, что у диких племен отношения с богами строились по принципу «ты мне – я тебе». За удачу на охоте, за урожай и прочие радости дикарской жизни – поклонение и подношения, иногда в виде обмазывания кровью и жиром изображения божества (Трифилия передернуло); за невзгоды же племя лишало нерадивых богов еды, а случалось, и лупило… Наказывало, короче. Во многих примитивных религиях понятие кощунства было очень смутным, а в иных отсутствовало напрочь.
