Евгений Акуленко - Ротмистр
Савка, беспомощно хлопая ресницами, заспешил следом. Рой мыслей вертелся в его голове.
Как это чужой? Кто чужой? Он? Как же это? Вот так пришел запросто некто, незваный негаданный и в одночасье прочит себя на его, Савкино место?… Ну, уж нет! Дудки! Он не позволит. Это его жизнь. Его!
– Слышь-ка, любезный! – Савка попридержал визитера за плечо. – Ты ба соизволил объясниться… А то, того, – Савка внушительно потер кулак, – не посмотрю, что рожа похожа…
Незнакомец легко высвободился и, не обращая на угрозы ровным счетом никакого внимания, продолжил:
– Вот, говоришь ты, а сам себе не веришь. Грызли тебя сомнения, вижу… Да только затаптывал ты их, душил…
Прислуга гостеприимно распахнула двери, приняв гостя за хозяина. Тот вежливо поблагодарил на превосходном итальянском и прошел в дом. Савка попытался было приказать, чтобы лакеи схватили самозванца, но все иностранные слова куда-то испарились. Да что там, иностранные, Савка на родном-то языке ничего сказать не мог, шлепал только губами, как большая рыбина, выброшенная на берег, бестолково семенил следом и пытался ухватить визитера за лацканы. Тот преспокойно поднялся по лестнице и, изобразив деликатное постукивание, вошел в покои Евдокии.
– Чего там за возня, мил друг? Никак новые мебеля внести не могут? – та сидела за конторкой в излюбленной своей манере, поджав ноги, что-то раскидывала карандашом на листе.
Незнакомец молчал. Стоял истуканом в дверях и молчал.
– Воды в рот набрал? – Евдокия подняла брови. – Куда это ты вырядился так?…
Из-за спины незнакомца высунулся Савка, попытался протиснуться в комнату.
Евдокия вскочила, подобралась, как кошка перед прыжком. И… отшатнулась. Нахлынувший румянец смыл тень недоверия на лице, заставил заблестеть глаза влагой.
– Здравствуй, Иилис.
– Здравствуй… Рон.
Незнакомец вздохнул, обвел глазами кабинет и присел на краешек подоконника.
– Неплохо устроилась… – Рон неловко пристукнул тростью. – Замену, вот, отыскала… Надеюсь, хоть качественная замена-то?…
Евдокия поджала губы, промолчала.
– Слышь, мил друг, – велел незнакомец Савке, – поди-ка прогуляйся… Поговорить нам надо.
Савка пододвинул стул, демонстративно уселся напротив, заложив ногу на ногу.
– Ну, как знаешь…
Никто из троих не решался начать разговор. Медленно тянулись минуты. Незнакомец крутил в пальцах золоченый набалдашник. Савка глядел в окно с отрешенным видом. Евдокия теребила уголок платья. Часы на полке протренькали четверть часа.
– Пойдем со мной, – предложил гость на незнакомом языке. – Просто вставай и пойдем. Быстро. Зажмурившись. Не оглядываясь назад. За воротами ждет карета. Ну?…
Евдокия дернула головой. По щеке ее, оставляя мокрую дорожку, скатилась слеза.
Савка не понимал языка, но о чем шла речь догадывался.
– Иди, – развел руками он. – Не держу. Токмо сына оставь…
– Нет, Савушка, нет! Никуда я не пойду. Ты мой муж, моя семья…
Гость коротко кивнул, опустил глаза:
– Ясно… – и направился к выходу. – Прощай… Иилис…
Евдокия не выдержала, бросилась к гостю на шею, обняла на прощание. Да дала волю слезам, уж более не скрываясь.
И замерла, выгнувшись дугой.
Со спины меж лопаток, пропоров тонкую ткань, высунулось окровавленное острие.
Незнакомец отступил на шаг, рывком выдернул лезвие из груди, отбросил в сторону фальшивую трость, оказавшуюся ножнами.
Савка не понимал, что происходит. Глядел распахнутыми глазами, как кровавое пятно расползается по платью супруги, как та, не взирая на страшную рану, добралась до секретера, рванула из потайного ящика огромный четырехствольный пистолет.
Велела Савке беззвучно, одними губами, тщетно стараясь совладать с розовыми пузырями, что лезли изо рта:
– Прочь… Уходи!…
Оглушительно грянул выстрел. Тяжелая пуля миновала визитера, угадала в оконную раму, раскрывшись в полете крестом, вынесла окно наружу вместе с фрамугами и занавеской. Зато последующие пришлись точно в лицо, так походившее на Савкино, превратив его в кровавое месиво. Незнакомец не устоял и опрокинулся на спину, обернув на себя многоярусную цветочную подставку.
– Беги! – прохрипела Евдокия супругу, впавшему в ступор.
Сама сорвала картину, скрывавшую тайник, из ниши в стене вытащила, не мешкая, арбалет, снаряженный заостренным крюком, закусив губу, взвела тугую пружину… Но выстрелить не успела. Пришедший в себя незнакомец выметнул из рукава нечто похожее на плеть, стегнувшую женщину по рукам, лишив нескольких пальцев. Тренькнула обрезанная тетива, упали на пол обломки.
Запоздало бросившийся на двойника Савка был встречен ударом ноги, силы такой, что отлетел в противоположный угол комнаты и там затих, лишившись чувств.
– Ну, что же, – незнакомец утвердил опрокинутый стул, уселся. Лицо его более не несло и следа страшных ран, мало того, приобрело прежний лоск и благодушие, – полагаю, мне нет нужды представляться… На угрозы и ноты протеста также рекомендую не тратить времени. Я выступлю с предложением. Хоть и нахожу его в данной ситуации чересчур щедрым. Но тем не менее… – незнакомец помедлил. – Согласна ли ты, нареченная именем Иилис, обменять свою жизнь на жизни близких тебе людей?
Евдокия молчала.
– Спешу заметить, что судьба твоя, в любом случае, двоякого толкования не вызывает, увы. Уж так сложились обстоятельства, – губы незнакомца тронула ухмылка. – Так что предлагаю прекратить эту агонию. Однако, если ты решишь продолжить… – незнакомец сделал неопределенный жест. – Пойми, я не стану разбираться, кто тебе более дорог, кто менее. Я прикончу всех, подчеркиваю, всех людей в радиусе полумили. Не спасется никто.
– Я хочу проститься с ребенком.
– Нет, – незнакомец покачал головой. – Никаких прощаний, писем, драм. Только ответ. Итак?
– Кто-нибудь из моих… жив…
– О, да! – успокоил незнакомец. – Можешь не волноваться! Дело, так сказать, продолжить есть кому.
– А…
– Рон? – губы незнакомца тронула едва заметная улыбка. – Рона нет…
Евдокия пошатнулась, беспомощно оглядела обрубки пальцев, наградила долгим взором лежащего без памяти Савку. И прошипела в лицо пришельцу, будто плеснула ядом:
– Гореть тебе в аду, тварь!… Делай свое дело…
Воздух разрезал отросток, увенчанный серпом-когтем, брызнуло красным.
– Мы не верим в ад…
* * *
– И что же, это ваши чертежи?
– Мои.
Инженер Валленштайн в третий раз задавал один и тот же вопрос и, не слыша ответа, погружался в размышления. Не старый, но рано полысевший с широко посаженными чуть навыкате глазами, он напоминал лягушку, изумленно разглядывающую севшего на нос комара.
