Вальдемар Лысяк - Ампирный пасьянс
- И не спускайте глаз с поляков. Поляк, даже если закрыть его под стеклянной крышкой голым, уже через две недели будет одетым, с мебелью и работающим самогонным аппаратом.
Пёнтковский самогон не гнал, за то обзавелся мебелью, одевался как никто другой богато и даже... отличался чистотой, что в паршивых условиях Лонгвуд требовало огромного искусства.
Когда его уже признали своим, то передали функции помощника придворного конюшего, генерала Гурго. Функция эта была чисто формальная (как, впрочем, и большинство придворных функций в Лонгвуд) и сводилась к слежению за разбалованными конюхами. Когда те как-то раз ради своего развлечения повесили песика, принадлежавшего Гурго, Пёнтковский подал официальный рапорт по данному делу, в результате чего Наполеон... собрал судебную коллегию для проведения разбирательства над виновными, на которой сам был председателем. За два года перед тем человек этот судил народы. А четырьмя годами ранее в его устах родилась максима: "От великого до смешного всего один шаг".
Пёнтковский получал годовое содержание в размере 110 франков. Сумма составляла приблизительно половину того, что получали остальные офицеры свиты. Но поляк не слишком беспокоился этим, как не беспокоился, собственно, ничем: ни компрометациями по причине изливаемой на него лжи, ни "осторожным" надзором, которым его поначалу окружили, ни даже фактом, что его не каждый день приглашали к столу обожаемого императора - как правило, он столовался вместе с доктором О'Мерой и британским связным офицером в Лонгвуд, капитаном Поппелтоном. Только лишь скука, единообразие дней в гадкой ауре острова, все-таки достали его до живого и начали ломать, как сломали всех, с Наполеоном во главе. Для горячего Кароля это было пыткой.
Скуку он убивал как только мог - утренней охотой на куропаток и диких голубей, уроками верховой езды, которые давал сыну Бертрана. Довольно часто он выезжал в Джеймстаун за газетами, покупками и новостями из Европы, которые привозили на остров моряки, и которые Пёнтковскому нашептывал на ухо Леви Соломон, часовщик и совладелец лавчонки. Пёнтковский приходил к Соломону посмотреть гравюры и антиквариат, после чего возвращался в Лонгвуд нафаршированный сведениями, а уже тут "продавал" их императорской свите. Прекрасно зная несколько языков, он переводил своим товарищам лондонские газеты.
Французские авторы, особенно Ленотр, хотят доказать, будто Наполеон терпеть не мог Пёнтковского, избегал его и никогда с ним не разговаривал. Все это лишь выдумки. По воскресеньям поляка приглашали к столу императора. Когда однажды поляк был ранен на охоте, Наполеон от всего сердца сочувствовал ему, вызывая тем самым гордость и радость Пёнтковского. Лас Касес, описывая завтрак Бонапарте в саду, приводит такое событие: "Как-то утром, завтракая в тени деревьев, император заметил поляка Пёнтковского и позвал его, приглашая разделить с ним завтрак, после чего начал расспрашивать его о различных вещах, а Пёнтковский пал к его ногам" (заметка от 23.02.1816). Император испытывал к хвастуну лишь мягкую отстраненность, возможно, смешанную с какой-то долей презрения, но и с понимание и терпимостью, столь характерными для него.
Темперамент Пёнтковского не позволял ему долго усидеть спокойно. Вскоре он начал раздражать своим поведением англичан, нового же губернатора, Хадсона Лоува, довел до бешенства декларацией протеста от 19 апреля 1816 года, в которой, среди всего прочего, писал: "На острове я не обнаружил ничего того, о чем говорили в Плимуте, ни его красот, ни здорового климата (...) Остров этот ужасен, это просто Остров Отчаяния. Климат его нельзя сравнить ни с каким иным на земле (...) Тем не менее, несмотря на все жалкие виды, моим единственным и неизменным желанием остается делить судьбу императора". Ничего удивительного, что из губернаторской канцелярии в Лондон потоком шли рапорты с описаниями "бунтарской" деятельности поляка.
9
Ситуация моего червового валета экстремально испортилась в результате целой серии неприятнейших инцидентов, которые можно характеризовать как "cherchez la femme". Одинокий и галантный офицер отыскивал на острове наиболее привлекательные женские личики и "снимал" их с воистину сарматским задором. Одной из таких дам его сердца была прелестная мисс Робинсон, которая, к несчастью, понравилась и Гурго, но предпочитала Пёнтковского. Отсюда впоследствии и взялись мнения о ненависти генерала к поляку (в том числе, и у Уотсона).
Гораздо более серьезные последствия имели любовные приключения Пёнтковского с другой обитательницей острова. Доктор О'Мера в своих записках со Святой Елены в заметке от 9 сентября 1816 года рассказывает о скандале, который разыгрался, когда Пёнтковский вместе с сыном Лас Касеса, Эммануилом, выбрались в город. В соответствии с описанием поляка (наверняка прикрашенным в соответствии с обычаем нашего героя), они переговорили с российским и французским комиссарами, после чего отправились с визитом к молоденькой мисс Кнайп, называемой "Розовый бутон" по причине необычной свежести кожи. По пути они заметили, что какой-то поручик следит за каждым их шагом и подслушивает их разговоры (по приказу начальника полиции острова, Рида). В то время, как они беседовали с девушкой, адъютант Рида забрал их лошадей, после чего им сообщили, что их слуга пьян, в связи с чем, если они немедленно не покинут город, пьяницу, в соответствии с законом, арестуют. Лас Касес - как рассказывал далее Пёнтковский - сохранил хладнокровие и потребовал передать им приказ в письменном виде, зато сам он сдержаться не смог и заявил англичанам, что отходит шпицрутеном всякого, кто попробует с этого момента коснуться их лошадей.
О'Мера говорил по данному вопросу с Ридом (заметка от 10.09.1816), и тот заверил, что Пёнтковский лжет. Правильно, он дал приказ поручику Суини следить за ними, только никаких оскорблений не имело места, а слуга был настолько пьян, что даже не мог удержаться в седле. Что касается лошадей французов, то его адъютант присмотрел за ними из обычной вежливости. Когда О'Мера сообщил Наполеону о событии вместе с типично английскими объяснениями Рида, император рассвирепел и провозгласил длинную тираду на тему коварных оскорблений, из-за которых пребывание французов в городе становится невыносимы, поскольку англичане не отважатся выпустить формальный приказ, запрещающий посещать Джеймстаун (заметка от 12.09.1816).
Только все это было мелочами по сравнению со следующей аферой. Все началось со ссоры на скользкие темы (одной из таких тем были галантные французы) между женами двух британских офицеров: красивой миссис Негл и уродливой супругой мистера Янгхасбенда, при чем вторая усомнилась в добродетелях первой - имелась в виду добродетель супружеской верности. Дело попало в суд, который приговорил Янгхасбендов заплатить 250 фунтов штрафа, но семейство Негла было столь скомпрометировано, что муж и жена были вынуждены покинуть остров. Тогда в свите императора возникла идея переслать через капитана Негла в Европу письмо с описанием кошмарных условий, в которых проживает император.
