Роберт Хайнлайн - Переменная звезда
– Привет, милая, – первым делом проговорил Эндрю и добавил: – Привет всем. Надеюсь, я не… – Он заметил меня и Эвелин. – Нет, видимо, все-таки да. Надо было постучать. Прошу прощения.
– Сильно не переживайте, – успокоил его Герб. – Я его частенько вот так застукиваю.
– И обычно с его подружкой, – добавил я.
Эвелин повернулась ко мне, сверкая глазами, и мы одарили друг друга нашими лучшими убийственными взглядами. У нее здорово получилось. Я чуть было не моргнул.
– Значит, я многого о тебе не знаю, да? – спросила она.
– У меня это неплохо получается, – заверил я ее. – Не стесняйтесь, Эндрю. Аудитория меня не смущает. Ну, как там переговоры?
Ему явно было не по себе.
– Ну… они до сих обсуждают, что нужно сделать для того, чтобы провести эвакуацию пассажиров "Шеффилда" как можно эффективнее. Мистер Конрад предложил очень интересный план. Правда, нужно еще будет решить несколько проблем, но… послушайте, мы не могли бы поговорить по дороге? Ричард послал меня сюда, чтобы сказать вам, что он будет рад, если мы все вернемся на "Меркурий" прямо сейчас и начнем готовиться к немедленному старту. Очень важно потерять как можно меньше времени, это очевидно, поскольку любая потеря скажется на всей последовательности действий, а он очень торопится.
Мы с Эвелин переглянулись и, придвинувшись ближе друг к другу, обнялись.
– Так они близки к согласию? – спросила Джинни.
Эндрю пожал плечами:
– Твой дед хочет стартовать через две секунды после того, как за ним закроется люк. Мы даже не знаем, погружены ли все грузы, которые нам предложили, не говоря уже о том, уложены ли они соответствующим образом в нашем грузовом отсеке.
Она кивнула.
– Думаю, мы сможем продолжить разговор там. Пойдем.
– Минутку, – вмешался я. – Есть вопрос.
– Он только что сказал всем вам, что у нас нет ни минуты, – резко выговорила Джинни.
– Я согласен с Эндрю. Но отсюда и вопрос: "мы" – это кто именно?
Все озадаченно заморгали.
– Десять мест. Вас семеро. Если таково желание Эвелин, я занимаю место номер восемь. Кто получит еще два?
Все заморгали просто ошарашенно. У Герба вид был еще более сонный, чем обычно. Эндрю кашлянул.
– Когда я уходил, к нам как раз согласился присоединиться мистер Хаттори.
– Неужели? – хмыкнула Джинни. – И почему?
Эндрю нахмурился.
– Честно говоря, я не очень понял. Но Ричард как-то объяснил и вроде бы было понятно.
– Хаттори! – вскрикнул лейтенант Брюс, отбросив последние попытки добиться того, чтобы никто не подумал, что он подслушивает. – Он-то с какой стати должен лететь первым рейсом? Какой-то бухгалтер несчастный!
Джинни устремила на лейтенанта взгляд, полный жгучего презрения. Он как-то весь сморщился.
– Уверена, вы предпочтете остаться в командном отсеке с людьми, которых интересует ваше мнение, лейтенант, поэтому мы теперь удалимся. Только ваша любезность позволила нам злоупотребить вашим гостеприимством. Ну, мы идем?
Эвелин повернула голову и посмотрела на меня.
– Тебе нужно что-то взять с собой, Джоэль? – Чуточку приподнялась одна бровь, едва заметно – уголок рта. – С кем-нибудь попрощаться?
Я понятия не имел о том, куда мы направимся и чем станем заниматься, когда туда доберемся, и какой вклад я смогу сделать в общее дело.
Я немного повысил голос:
– Герб? Попрощаешься со всеми за меня, ладно? Ты знаешь, как это лучше сказать.
– Если я не получу десятое место, – конечно, – отозвался Герб. – Только не оставляй мне, пожалуйста, свою папку с порнушкой. Я в нее уже давным-давно залез.
– Капитан Конрад, – проговорил я так же громко, – я могу в качестве багажа захватить-с собой баритон-саксофон?
– "Анну"? – спросила Эвелин.
Я улыбнулся.
– Ты неплохо читаешь с листа. Да, мою "Yanigasawa".
Эндрю ответил:
– Если бы места не хватило, я оторвал бы пару приборных панелей или еще что-нибудь.
Мы с ним переглянулись.
– Значит, я с моим саксом встречу всех вас около шлюзовой камеры, – сказал я.
Эндрю сделал вид, что прочищает горло.
– Джоэль, надеюсь, вы простите меня за своевольность. Я взял на себя смелость попросить, чтобы ваш серебряный баритон перенесли на борт "Меркурия" вскоре после нашей стыковки. Эвелин сказала, что вы захотите взять с собой именно этот инструмент. – Его взгляд заметался между Джинни и Эвелин. – Мне показалось, что это благоразумно.
Я понимал, что он имеет в виду. Джинни и Эвелин представляли собой две стихии. Если одна из них заявила, что человек взойдет на борт, то вторая (умные деньги) заявила, что нужно сэкономить время и приступить к погрузке багажа.
– Несомненно, – сказал я, и между нами возникло безмолвное взаимопонимание. – Пойдемте. Не терпится поскорее увидеть ваш корабль, капитан. Полагаю, вы пристыковались к главному пассажирскому люку?
– Именно так. – Он обернулся к Гербу. – Мистер Джонсон, не согласитесь ли сопровождать нас? Я смогу показать вам то, о чем мы говорили по пути сюда.
Герб кивнул.
У Брюса был такой вид, будто он готов расплакаться. Ренник смотрел на меня так, словно намеревался сварить меня в кипятке. Дороти выглядела так, как будто ей жутко хочется облачиться в одежду судьи и незамедлительно зарегистрировать наш брак с Эвелин. Эндрю был похож на щенка, невероятно гордящегося тем, что он освоил какие-то новые потрясающие трюки и ему досмерти хочется их всем продемонстрировать.
А Эвелин выглядела, как вся моя жизнь до самого конца, и улыбалась мне.
Пройти надо было почти всю длину корабля, от носа до кормы, и путь оказался более долгим, чем я ожидал. Нам не встретилось много моих знакомых… нам вообще мало кто встретился. Похоже, большинство людей сидели в каютах и ждали, когда им объяснят, что, черт побери, происходит. Но мимо тех немногих друзей, кто попался нам по дороге, ни я, ни Герб не могли просто проплыть и не попрощаться с ними, не сказать ни слова. Кроме того, нам хотелось, чтобы по кораблю как можно скорее распространилась новость о том, что все останутся в живых, что рано или поздно всех отсюда заберут. Выразить такое парой коротких фраз у меня никогда бы не получилось. У Герба получалось намного лучше, ясное дело. Все, кроме одного из наших друзей, на новость отреагировали положительно и выразили согласие передать ее остальным. Лишь один – Ричи – уставился на меня, раззявив рот, потом развернулся и устремился прочь, не сказав ни слова.
Только к самому концу пути от командного отсека до входа в шлюзовую камеру у меня начали появляться кое-какие мысли.
Я поймал себя на том, что пытаюсь осмыслить все, что было сказано с того момента, как я оказался в отсеке, и кто именно что именно говорил. Все имело смысл, все раскладывалось по полочкам, кроме одного-единственного пункта в уравнении. И этот пункт не давал мне покоя. Из-за этого у меня противно сосало под ложечкой, но я никак не мог толком понять, в чем же дело.
