Уильям Тенн - Миры Уильяма Тенна - Том 01
I. Четыре миллиарда лет назад. Хронор парит в облаках из двуокиси кремния над бурлящей Землей и с помощью автоматов неторопливо собирает сведения. Пар, который он потеснил, сконденсировался и падает огромными сверкающими каплями.
— ...настаивали, чтобы мы приостановили эксперименты, пока они еще раз все не просчитают. Дошли до того, что утверждали, будто, если изменения произошли, мы не могли их заметить и ни один прибор не мог их засечь. Они говорили, будто мы воспримем эти изменения как что-то существовавшее испокон веков. Видали? И это в ту пору, когда нашему государству — а ведь это и их государство тоже, уважаемые представители прессы, их тоже — грозила величайшая опасность. Можете себе представить...
Он просто не находил слов. Он шагал взад-вперед и качал головой. И репортеры, сидя в ряд на длинной деревянной скамье, тоже сочувственно покачивали головами.
Снова прозвучал гонг. Два тусклых шара мелькнули за экраном, ударились друг о друга и разлетелись в противоположных временных направлениях.
— Вот вам! — секретарь махнул рукой в сторону экрана. — Первое колебание закончилось. И разве что-нибудь изменилось? Разве все не осталось, как было? Но эти инакомыслящие будут твердить, что изменения произошли, только мы их не заметили. Спорить с такими антинаучными, основанными на слепой вере взглядами — пустая трата времени. Эта публика...
II. Два миллиарда лет назад. Огромный шар парит над огненной, сотрясаемой извержениями Землей и фотографирует ее. От него отвалилось несколько докрасна раскаленных кусков обшивки. У пяти-шести тысяч сложных молекул при столкновении с ними разрушилась структура. А какая-то сотня уцелела.
— ...будет корпеть тридцать часов в день из тридцати трех, чтобы доказать, что черное — это не белое или что у нас не две луны, а семь. Они особенно опасны...
Долгий приглушенный звук — это вновь столкнулись и разлетелись шары. И теплый оранжевый свет угловых светильников стал ярче.
— ...потому что они владеют знанием, потому что от них ждут, что они укажут наилучшие пути. — Теперь правительственный чиновник стремительно скользил вверх и вниз, жестикулируя всеми своими псевдоподиями. — В настоящее время мы столкнулись с чрезвычайно сложной проблемой...
III. Один миллиард лет назад. Примитивный тройной трилобит, которого машина раздавила, едва он успел сформироваться, растекся по земле лужицей слизи.
— ...чрезвычайно сложной. Перед нами стоит вопрос: будем мы струмпать или не будем? — Он говорил теперь вроде бы уже и не по-английски. А потом и вовсе замолчал. Мысли же свои, разумеется, выражал, как всегда, похлопывая псевдоподией о псевдоподию.
IV. Полмиллиарда лет назад. Чуть изменилась температура воды, и погибли многие виды бактерий.
— Итак, сейчас не время для полумер. Если мы сумеем успешно отращивать утраченные псевдоподии...
V. Двести пятьдесят миллионов лет назад.
VI. Сто двадцать пять миллионов лет назад.
— ...чтобы Пятеро Спиральных остались довольны, мы...
VII. Шестьдесят два миллиона лет. VIII. Тридцать один миллион.
IX. Пятнадцать миллионов. X. Семь с половиной миллионов.
— ...тем самым сохраним все свое могущество. И тогда...
XI. XII. XIII. XIV. XV. XVI. XVII. XVIII. XIX.
Бум... бум... бум бумбумбумумумумумуммммм...
— ...мы, разумеется, готовы к преломлению. А это, можете мне поверить, достаточно хорошо и для тех, кто разбухает, и для тех, кто лопается. Но идейки разбухателей, как всегда, окажутся завиральными, ибо кто лопается, тот течет вперед, а в этом и заключена истина. Из-за того, что разбухатели трясутся от страха, нам вовсе незачем что-либо менять. Ну вот, аппарат наконец остановился. Хотите разглядеть его получше?
Все выразили согласие, и их вздутые лиловатые тела разжижились и полились к аппарату. Достигнув четырех кубов, которые больше уже не издавали пронзительного свиста, они поднялись, загустели и вновь обратились в слизистые пузыри.
— Вглядитесь! — воскликнуло существо, некогда бывшее исполняющим обязанности секретаря при администраторе по связям с прессой. — Посмотрите хорошенько. Те, кто роптал, оказались не правы — мы нисколько не изменились. — И он торжественно вытянул пятнадцать лиловых псевдоподий. — Ничто не изменилось?
Мост Бетельгейзе
Давай, Альварес, давай, старина, расскажи-ка им все! У тебя оно выйдет лучше, да и не по мне это — такого рода связи с общественностью. Я лишь позабочусь, чтоб не истолковали превратно, чтобы скушали микстуру до конца, со всеми втекающими-вытекающими, да чтобы все до последней капли было как на самом деле...
Если кто-то сильно огорчится — что ж, дай всплакнуть и запихивай дальше. Давай, старина, расставь им слова по порядку, как один ты это умеешь. И точки над «i» тоже расставь! Все до единой. Вперед, дружище!
Начни, пожалуй, с того самого дня, когда летающее блюдце плюхнулось прямо-таки рядом с Балтимором. Ничего себе случайность! Меня в дрожь кидает при мысли о собственной тупости, а тебя разве нет, приятель? Разбег, толчок, прыжок — и ты на Капитолийском холме, а мы еще поздравляли себя с таким сказочным везением.
Растолкуй им хорошенько, почему место посадки мы сочли столь удачным. Объясни, насколько упростило это засекречивание, расскажи, как моментально изолировали в апартаментах-люкс бедолагу-фермера, первым сообщившего об инопланетной тарелке. Как уже пару часов спустя элитные части морской пехоты превратили территорию свыше пяти квадратных миль в тщательно охраняемую резервацию, как экстренно созывали внеочередной Конгресс, какие меры принимались, чтобы избежать утечки информации.
Поведай, как добрались до старенького Троусона, моего профессора социологии. Как помигал он своими подслеповатыми глазками на все их нашивки да лампасы — и выдал гениальное решение.
Он выложил им меня — сдал буквально со всеми потрохами.
Расскажи им, как громилы из ФБР грубо умыкнули меня вместе со всем персоналом прямо из нью-йоркского офиса, где мы загребали миллионы, горя себе не зная, и зашвырнули в Балтимор. Честно говоря, Альварес, я был жутко, невероятно зол! И даже после того как Троусон меня просветил, остыл далеко не сразу. Терпеть не могу этот правительственный выпендреж, этот гриф «секретно» на каждой сортирной бумажке! Хотя не мне говорить тебе, как благодарен впоследствии я был именно за это.
