Боб Шоу - Обратная связь (сборник)
Лизу срочно доставили в больницу, где ей ампутировали одну руку и удалили все зубы. Однако никто не знал, что делать с глазами. Потом пришлось подключить ее к аппарату искусственного дыхания.
На срезанную с нее майку, обгоревшую и окровавленную, первым обратил внимание санитар. Часть текста прочесть было уже невозможно, но сохранились первые слова: "Я не могу так больше…"
По-другому я рассказать об этом не мог. Я сам узнавал все маленькими порциями, и началось все с обеспокоенного выражения лица доктора Стюарта, когда Лиза не пришла на следующий день. Он ничего не сказал мне, и вскоре у меня начался еще один приступ.
Воспоминания о следующей неделе у меня очень смутные. В памяти осталось, например, как выписывался из больницы, но я совершенно не помню дорогу до дома. Бетти отнеслась ко мне с большой заботой, но в больнице мне выдали пилюли транквилизатора под названием «Транксен», и они помогали еще лучше: я глотал их как конфеты, и ходил постоянно словно в тумане. Ел, когда заставляла Бетти, иногда засыпал прямо в кресле и, просыпаясь, подолгу не мог понять, где нахожусь. Часто мне снилась война в Корее и лагерь военнопленных.
Как-то раз я взглянул на себя в зеркало: на губах у меня застыла слабая полуулыбка. «Транксен» делал свое дело, и я понял, что, если мне суждено будет прожить более-менее долго, придется с этим лекарством подружиться.
В конце концов ко мне вернулось некое подобие способности мыслить рационально. Отчасти помог в этом визит Осборна. Я в то время пытался отыскать хоть какое-то оправдание своей жизни, хоть какой-то смысл и подумал, что, может быть, у Осборна будет что сказать на эту тему.
— Очень сожалею… — начал он.
Я промолчал.
— Я пришел по собственной инициативе, — продолжил он. — В управлении не знают, что я здесь.
— Это было самоубийство? — спросил я.
— Я принес с собой копию… записки. Она заказала текст на майке компании в Вествуде за три дня до… несчастного случая.
Он вручил мне лист бумаги, и я принялся читать. Лиза упоминала меня, но не по имени. Я был "человеком, которого я люблю". Она писала, что не в силах справиться с моими проблемами. Очень короткая записка: на майке много не напишешь. Я прочел ее пять раз подряд и отдал Осборну.
— Она говорила вам, что ту первую записку писал не Клюг. Я могу сказать, что эту писала не она.
Он неохотно кивнул. Я чувствовал себя невероятно спокойно, хотя где-то там, под этим спокойствием крылся завывающий ужас. Спасал "Транксен".
— Вы можете это доказать?
— Она приходила ко мне в больницу незадолго до… Ее просто переполняли любовь к жизни и надежды. Вы говорите, что она заказала майку тремя днями раньше, но я бы это почувствовал. И потом, содержание записки слишком патетично. Это не в ее характере.
Осборн снова кивнул.
— Я хочу вам кое-что сказать. В доме не обнаружено никаких следов борьбы. Миссис Ланьер уверена, что на участок никто не заходил. Криминалисты из лаборатории обшарили весь дом, и мы убеждены, что она была одна. Я сам готов поклясться, что в дом никто не входил и никто оттуда не выходил. Я так же, как и вы, не верю в самоубийство, но есть ли у вас какие-нибудь предположения?
— НСА, — сказал я, потом рассказал ему о том, чем Лиза занималась еще при мне. Рассказал ему о ее страхе перед государственными разведывательными управлениями. Ничего другого я предположить не мог.
— Видимо, если кто-то и способен провернуть такое, так это они. Но должен сказать, мне в это нелегко поверить. Сам не знаю почему. Вы, возможно, верите, что эти люди способны убивать вот так просто… — По его взгляду я понял, что это вопрос.
— Я не знаю, во что я верю.
— Конечно, я не стану говорить, что они не убивают, когда дело касается национальной безопасности или еще какого-нибудь дерьма в таком же духе. Но они бы забрали и компьютеры. Они и близко не подпустили бы ее ко всем этим делам после того, как убрали Клюга.
— Пожалуй, это логично.
Он еще что-то пробормотал. Я предложил ему вина, и он с благодарностью согласился. Некоторое время я раздумывал, не присоединиться ли мне к нему — это довольно быстрая смерть, — но потом все-таки не решился. Осборн выпил целую бутылку и, немного захмелев, предложил сходить к дому Клюга и взглянуть на обстановку еще раз. Я собирался пойти на следующий день к Лизе и, зная, что рано или поздно нужно будет начинать готовить себя к этому, согласился пойти с ним.
Сначала мы осмотрели кухню. Столы почернели от пламени, кое-где оплавился линолеум, но на самом деле пострадало не так уж много. Больше беспорядка получилось оттого, что пожарники залили все водой. На полу осталось коричневое пятно, но я сумел справиться с собой и задержал на нем взгляд.
Затем мы прошли в гостиную, и оказалось, что один из компьютеров включен. На экране светилось короткое сообщение:
ЕСЛИ ХОТИТЕ УЗНАТЬ БОЛЬШЕ, НАЖМИТЕ ВВОД
— Не трогайте, — сказал я Осборну, но он протянул руку и нажал клавишу. Слова исчезли, и на экране появилась новая фраза:
ТЫ ПОДГЛЯДЫВАЛ
Потом экран замигал, и я очутился в машине, в темноте. Во рту у меня была пилюля, еще одна — в руке. Я выплюнул пилюлю и какое-то время просто сидел, прислушиваясь к звуку мотора. В другой руке у меня оказался целый пузырек с пилюлями. Чувствуя себя невероятно уставшим, я все-таки открыл дверцу и выключил мотор, потом добрался на ощупь до дверей гаража и распахнул их настежь. Воздух снаружи показался мне свежим и сладким. Я взглянул на пузырек и бросился в ванную.
Когда я доделал то, что нужно было сделать, в унитазе плавало больше десятка нерастворившихся пилюль и множество пустых оболочек от них. Сосчитав оставшиеся в пузырьке и вспомнив, сколько там было раньше, я начал сомневаться, что выживу.
Я добрел до дома Клюга, но Осборна там не обнаружил. Потом меня охватила усталость, и я едва сумел вернуться домой, где лег на кровать и стал ждать, умру я или останусь жить.
На следующий день я нашел сообщение в газете. Осборн отправился домой и разнес себе затылок выстрелом из служебного пистолета. Совсем маленькая заметка. С полицейскими это случается. Предсмертной записки он не оставил.
Я сел на автобус, отправился в больницу и целых три часа добивался, чтобы мне разрешили увидеть Лизу. Так ничего и не добился. Я не был ей родственником, и врачи категорически отказались допускать к ней посетителей. Когда я начал заводиться, мне, как могли мягко, рассказали, насколько она плоха. Хэл сказал мне далеко не все. Возможно, это не имело бы значения, но врачи поклялись, что у нее в голове не осталось ни одной мысли. И я отправился домой.
