Ольга Онойко - Дикий Порт (Райские птицы)
Лилен думает, что Ия — наверняка корректор. С кем же ещё «такому бывать».
— Значит, так. Я, собственно, Косте звоню.
— Слушаю, — отзывается Полетаев.
— Чтобы времени не тянуть… — начинает Ия и тянет время, делая странную паузу. — В общем, Настьке-Тройняшке давно надо по башке настучать.
— Это почему же? — интересуется сестра.
— Чтоб с отчётами не тянула. Особенно с такими. «Я, — говорит, — Бабушке отчиталась». А я, значит, должна информацию из ноосферы черпать, да?
— Ия, времени не тяни, а?
Координатор Райского Сада вздыхает.
— Костя… Передай Свете, что на планете чужой корректор.
«То есть как? — вскидываются, кажется, все разом, — откуда? кто?» — и в голограмме несерьёзное начальство отмахивается, отфыркивается, хмурит длинные блестящие брови, повторяя, что вся документация уже перекинута, читайте, я ничего не видела, зачем пересказывать с чужих слов.
Димочка закладывает руки за голову, выгибается истомным кошачьим движением; лицо презрительное и усталое.
Лилен подзывает Дельту. Спокойствие — своё, привычное — возвратилось к ней. Что же. Она хочет стать актрисой, разве нет? Почему бы не поднабрать опыта, сыграв то, что требуется? Амортизатор — пусть будет амортизатор.
Посмотрим, что дальше.
У балюстрады притормаживает «крыса», поднимает дверцы; внутри никого нет, по несложному городскому маршруту машину вёл автопилот. Лилен прикидывает объём салона и мысленно благодарит щедрость Полетаева — или его привычку к уральским машинам. «Купава», конечно, не «Аметист» и не пресловутый «Яхонт Горностай»… в прокате не сыщется такая роскошь, как «Горностай», а неплохо бы как-нибудь проехаться с помпой… «Купава» поскромнее будет, но нукта в ней поместится, не создав неудобств для шести человек.
«Пелагиаль» остаётся позади.
Дельта замирает, положив голову на колени Лилен. У драконов необыкновенное чувство пространства, и острые выросты его шкуры не поцарапают панелей, не оставят прорех на обивке. Девушка машинально гладит нукту по голове. Он ощущает только ласку, не прикосновение: под ладонью Лилен пластина брони, которую не пробьёт даже пуля, и нервных окончаний там нет.
Ведёт Кайман, и Таисия, окаменело-мрачная, сидит рядом с ним, не оборачиваясь. Васильев откинулся на спинку сиденья в полудрёме.
Полетаев смотрит в окно.
Он страшен.
Желваки катаются на высоких славянских скулах, в глазах прохладная задумчивость. Солнце похож на хищника, который не впился кому-то клыками в горло лишь потому, что нет настроения. «Он похож на ррит», — внезапно думает Лилен. Недавняя короткометражка, полуфильм-полуклип «Вся красота мира» воскресает перед глазами, и вспоминается почему-то, что из космоса Ррит Кадара — голубая.
Как Земля.
— А собственно, — говорит Шеверинский, — вы уверены, что одно не связано с другим?
— Что, — не оборачиваясь, откликается Таисия.
— Пират. И Особый отдел.
Чигракова оборачивается. Резко, как змея. Её прищур почти азартен.
— Я уверена, что связано.
Лилен едва заметно приподнимает бровь — очевидно же, что сама Тройняшка не додумалась.
— До войны, — развивает мысль Чигракова, — на него долго охотились. И амнистия не могла быть просто…
— А дальше что? — невежливо перебивает Полетаев.
— То есть?
— Допустим, всё так. Нам нужно решить конкретную задачу. Какую пользу нам приносит эта теория?
— Задача сложнее, чем кажется.
— Она когда-то казалась простой?
Таисия сжимает губы.
— Терадзава что-то против нас имеет, — прежним тоном говорит Север.
— Почему ты так думаешь?
— Я с трудом представляю, что бывший Начальник Порта будет просто делать, что ему скажут.
— Тоже привет, — зло цедит Солнце. — Что предлагаешь?
— На Фурусато практически невозможно попасть против воли хозяина. Береговая охрана годится для небольшой войны. Разве на боевом гипере… что в любом случае не вариант. Можно попробовать вступить в переговоры. Но даже просто доказать, что Флейта у них, не получится.
Молчание.
Долгое.
С высоты полёта аэромобиля город похож на застывший фейерверк: так ярко и пёстро оформлены посадочные крыши. «Крыса» выписывает петлю над гостиницей. Опускается.
— Вы меня уморить хотите? — склочно осведомляется Димочка.
Клёны шумят.
Шумит океан, гривастые волны беснуются у береговых скал. Свистит в скалах ветер, и, кажется, слышно, как мелкие камни скользят по осыпям. Вечером море всегда неспокойно. Закатное солнце дарит вершине Такахаси невероятной чистоты свет. Вершине, покрытой льдами, точно сердце мудрой принцессы.
Минако-химэ стоит на краю посадочной площадки. Два корабля похожи, как сёстры, старшая и младшая… Младшей выглядит отцовская яхта; ухоженная, содержащаяся в постоянной готовности к далёкому перелёту, она двадцать лет не трогалась с места. Вторая яхта той же модели рядом с нею смотрится тусклой и старой.
Иноуэ-сан чуть в стороне занят тем, что тщательно следит за собственной невозмутимостью. Лицо его как будто выточено из камня, дыхание и пульс не дают повода усомниться в выдержке, но всё же половина мыслей начальника службы безопасности — о том, что семижды проклятые киллеры Айлэнда приволокли на архипелаг Чёрную Птицу.
«Он поверил», — разочарованно думает Минако. Во время подготовки к охоте Ре-сан досконально изучил биографии будущей добычи, хвастался, что знает всех четверых как собственных братьев. Их компетентность восхищала его, и перемена в планах хозяина стала радостью, невзирая на то, что пропали втуне охотничьи намётки. Трудная схватка многому научит, но совместная работа научит ещё большему; Иноуэ очень заинтересован в профессиональном росте.
Вот другая сторона медали: он верит всему, что земляне сказали о Птицах.
Вокруг корректоров слишком много слухов, фейка, дезинформации. Часть вброшена семитерранами сознательно, часть возникла сама. Одно из самых старых поверий — о последней песне. Даже в Сети не отследить, откуда оно взялось. Чёрная Птица, умирая не своей смертью, поёт виновным. Нет разницы между заказчиком и исполнителем; безразлично, знает ли Птица убийцу, видела ли его, были ли в сознании, понимала ли, что убита. Кара настигает всех — кара такого свойства, что смерть кажется спасением; но слышавшим последнюю песню редко удаётся умереть быстро.
Правда ли это? Минако знакома только с одной Птицей — самой собой. Ставить эксперименты не доводилось.
Теперь она раздумывает, верит ли в это отец. Хорошо бы спросить у него, но она не догадалась вовремя, а теперь беспокоить его не стоит. Но всё же это странно: дать направление на цель, но не конкретизировать задачу. Выглядит так, будто ото-сан пытался избежать действия последней песни. Ведь он не приказывал убивать. И Ми-тян не попросил скорректировать вероятность, принудить наёмников забыть об осторожности…
