Грег Бир - Эон
— Могу поспорить, что выгляжу, как… — сказала она, потом посмотрела на своих спутников. — Какое тут подходящее слово? — спросила она Лэньера.
— Понятия не имею, — ответил он, дружески улыбаясь.
Карен положила свою руку на его. Патриция слегка отодвинулась в сторону.
«Что же это? — спросила она сама себя. — Небольшая ревность? Неверность Полу? Почему Гарри вообще должен обращать на меня внимание? Он пришел, чтобы разыскать меня, из чувства долга».
Она отбросила от себя эти мысли, считая ненужным углубляться в комплексы страданий, неуверенности и вины.
Они вышли из машины вместе с мэром Аксис Надера; теперь их сопровождали министр Центрального Города (неоморф) и сенатор Прешиент Ойю. Ольми приветствовал всех у широкого круглого входа в Палаты Нексуса Гексамона. В зале их со всех сторон окружила толпа: гомоморфы, неоморфы, некоторые с изображением американского флага над плечом, а в центре, возле подиума, развевались два больших флага — Китайской Республики и Соединенных Штатов.
Приветствия и музыка. Шум и радость.
Хайнеман заморгал, и Ленора Кэрролсон взяла его за руку, когда Ольми и Рам Кикура подтолкнули их вдоль силового поля. Прешиент Ойю, самая прекрасная и грациозная из всех женщин, каких когда-либо видел Лэньер, взяла за руки его и Патрицию, а министр Центрального Города плыл рядом с Карен Фарли.
Лэньер увидел нескольких сенаторов — или делегатов? — с советским серпом и молотом. А потом они оказались в центре Палат. Сенаторы и делегаты смолкли, и все изображения исчезли.
Председатель Хьюлейн Рам Сейджа вышел на подиум и сообщил Нексусу, что их гости вскоре отправятся к воротам франтов, чтобы посмотреть, как на Пути ведется торговля. А после этого сенатор Прешиент Ойю доставит их на встречу с ее отцом, который сейчас руководит подготовкой к открытию ворот на отметке один и три экс девять.
Лэньера избрали спикером от группы. Сули Рам Кикура предложила ему — несмотря на мягкие возражения Ольми — воспользоваться этой возможностью, чтобы изложить свое дело.
Он неуверенно переместился вдоль силового поля на подиум и получил светящиеся ленты.
Гарри посмотрел по сторонам, прежде чем начать.
— Нелегко говорить с собственными потомками, — сказал он. — Правда… у меня никогда не было детей, так что сомневаюсь, что кто-то из вас имеет ко мне даже отдаленное отношение. И, конечно, добавляется проблема разных вселенных. Обсуждение этих вопросов заставляет меня чувствовать себя человеком каменного века, впервые увидевшим самолет — или космический корабль. Мы оказались вне нашей родной стихии, и, хотя нас здесь хорошо принимают, не можем назвать это место своим домом…
Он поймал взгляд Патриции и увидел выражение страха и ожидания на ее лице. Ожидания чего?
— Но единственное место, которое мы называем своим домом, сейчас лежит в руинах. Это трагедия, наша общая трагедия. Для вас история Гибели очень далека, но для нас она непосредственна и весьма реальна. Мы все еще страдаем от воспоминаний, от ощущений и будем горевать еще много лет — вероятно, до конца жизни.
Вдруг он понял, что должен сказать, словно он думал об этом много дней — возможно, что и думал, но бессознательно.
— Земля наш дом — ваш и мой, ваша и моя колыбель. Сейчас там царят смерть и разрушение, и не в силах моих друзей и коллег это исправить… Но это в ваших силах. Если вы собираетесь прославлять нас и наше необычное появление здесь, то не будет ли естественным помочь нам? Земля отчаянно нуждается в вашей помощи. Может быть, мы сможем переписать историю и исправить ее. Давайте вернемся домой вместе, — закончил он, чувствуя, как у него перехватывает горло.
Ольми, слушавший с первого ряда кресел, кивнул только один раз. Позади него во втором ряду, переплетя пальцы, сидел с бесстрастным лицом Олиганд Толлер, адвокат и представитель президента на этом заседании.
— Вернемся домой, — повторил Лэньер. — Ваши предки нуждаются в вас.
Глава 56
Плетнев резко выдохнул воздух, вонзив топор в пень, и вытер раскрасневшееся лицо куском полотенца. В нескольких метрах от него лежала груда бревен, предназначенных для строительства хижины. Кроме того, Плетнев сделал лоток для смешивания глины, чтобы заделать щели между бревнами, и расчистил участок леса возле берега.
Рядом с ним стояли Гарабедян и Анненковский, скрестив руки на груди и мрачно уставившись в землю.
— Вы хотите сказать, — начал Плетнев, снова резко выдохнув, — он настолько изменился, что мы больше не можем ему доверять?
— Он не сосредоточен на руководстве, — сказал Анненковский, — и удерживает нас.
— Удерживает вас от чего?
— Во-первых, он относится к последователям Велигорского так, словно это просто искренне заблуждающиеся дети, а не опасные подрывные элементы.
— Что ж, возможно, это разумно. Нас здесь слишком мало, чтобы заниматься чистками.
— Это не единственная проблема, — продолжал Анненковский. — Он часто уходит из комплекса, добирается на поезде или на машине до библиотеки, и просто сидит там с озадаченным видом. Мы думаем, что он несколько повредился в уме.
Плетнев посмотрел на Гарабедяна.
— Что вы по этому поводу думаете, товарищ майор?
— Это не тот человек, что был прежде, — сказал Виктор. — Он сам согласен с этим и продолжает утверждать, что он умер, а потом воскрес. Это как-то… странно.
— И, тем не менее, это генерал Павел Мирский?
— Зачем спрашивать об этом? Спросите, хороший ли он командир, — парировал Анненковский. — Любой из нас справился бы лучше.
— Он вел переговоры с американцами… они прошли неудачно? — поинтересовался Плетнев.
— Нет, — сказал Гарабедян. — Вполне гладко.
— Тогда я не понимаю, что вам не нравится. Мирский придет в норму. Он перенес травму, причем, весьма загадочную. Не следовало думать, что это никак его не изменит.
Анненковский нахмурился и покачал головой.
— Я не согласен с тем, что он успешно провел переговоры. Он пошел на многие уступки, которых не следовало делать.
— Но, вместе с тем, он добился уступок, весьма полезных для нас, — сказал Плетнев. — Я знаю. Благодаря достигнутым соглашениям мы, возможно, скоро сможем перебраться в города.
— Он не в своем уме! — гневно возразил Анненковский. — Все говорит о том, что он не тот человек — у него нет… манер, обязательных для командующего, генерала!
Плетнев посмотрел на двух майоров, а затем, прищурившись, перевел взгляд на плазменную трубку.
— Что могли бы сделать для нас Велигорский, Языков и Белозерский? Ничего. Могло бы быть еще хуже. Более чем вероятно, что они просто убили бы нас, всех троих. Я хочу сказать, не стоит менять знакомого дьявола на неизвестного. Мирский — дьявол вполне умеренный.
