Станислав Лем - Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле
— Шустры в подошвах? — отозвался я первым.
— Верно. В подошвах, в костюме, в рубашке — везде… Надеюсь, вы ничего не ушибли?..
Скрытый смысл этих слов был менее вежлив: «Не замахнись ты так сильно, не свалился бы с ног».
— Пустяки, не о чем говорить. А если раздеться догола?..
— Что ж, тогда бывает по-разному… Не могу сказать точно, что произошло бы: просто не знаю. Если б можно было знать, возможно, и удалось бы обойти уморы, то есть усилители морали… Учтите: фильтром агрессии является все окружение, а не только одежда…
— А если бы здесь, где-нибудь в укромном месте, я бросил камень вам в голову?
— Думаю, он отклонился бы в полете или рассыпался в момент удара…
— Как же он может рассыпаться?
— За исключением немногих мест — например, резерватов, — нигде не осталось необлагороженного вещества…
— То есть как: и плиты тротуаров тоже? И гравий на дорожках? И стены? Все искусственное?
— Не искусственное. А ошустренное. И только в этом смысле, если хотите, искусственное, — говорил он терпеливо, старательно подбирая слова. — Это было необходимо.
— Все-все из мельчайших логических элементов? Но ведь это требовало невероятных расходов…
— Расходы были значительные, безусловно, но все же нельзя сказать, чтобы невероятные. В конце концов, это основная наша продукция…
— Шустры?
— Да.
— А тучи? А зимой, когда вода замерзает? И можно ли вообще ошустрить воду?
— Можно. Все можно, уверяю вас.
— И съестные продукты тоже? Этот кофе?..
— И да и нет. Быть может, я, не желая того, ввел вас в заблуждение относительно нашей технологии. Вы полагаете, что все состоит из одних шустров. Только из них. Но это не так. Они просто находятся повсюду, как, скажем, стальная арматура в железобетоне…
— Ах, вот оно что! Значит, скажем конкретно: в этом кофе? плавают в нем? Но я, когда пил, ничего не почувствовал…
Должно быть, на моем лице появилась гримаса отвращения, потому что люзанец сочувственно развел руками.
— В таком количестве кофе могло быть около миллиона шустров, но они меньше земных бактерий и даже вирусов — чтобы их нельзя было отфильтровать… Так же обстоит дело и с вашей одеждой, с кожей туфель, со всем.
— Значит, они непрерывно проникают в глубь организма? С какими последствиями? Неужели они у меня в крови — и в мозгу?
— Да что вы! — Он поднял руку, словно защищаясь. — Они выходят из организма, никак не изменяя его. Тело для них неприкосновенная территория, в соответствии с нашими основными законами. Существуют, правда, особые антибактериальные шустры, но их применяют только врачи в случае занесенной извне болезни, ведь в воздушном пространстве Люзании уже нет никаких болезнетворных микроорганизмов… Ну как, продолжим наши эксперименты?..
Он подошел к столу и выдвинул ящик. Там лежало несколько гвоздей — больших и поменьше, молоток и плоскогубцы.
— Не угодно ли вбить гвоздь в столешницу? — Он постучал пальцем по палисандровой крышке стола.
— Не хотелось бы портить мебель…
— Да что вы, это пустяк.
Я взял полукилограммовый молоток и несколько крупных гвоздей. Звякнул одним гвоздем о другой, а затем несколькими сильными ударами вбил четырехдюймовый гвоздь в дерево до половины. Политура брызнула в стороны блестящими щепочками. Я ударил по гвоздю сбоку — он зазвенел как камертон. Директор протянул мне плоскогубцы, и я с усилием, так как гвоздь сидел глубоко, вырвал его; он почти не погнулся.
— И что же, теперь я должен вбить его вам… в голову? — догадливо спросил я.
— Да, будьте любезны…
Чтобы мне было удобнее, он сел, слегка наклонившись, а я не спеша снял туфли, носки — мне не улыбалось еще раз очутиться на полу, — приставил гвоздь к его черепу и обозначил удар молотком, легонько, но так, что директор вздрогнул. Я застыл в нерешительности; он поспешил ободрить меня:
— Прошу вас, решительнее… смелее…
Тогда я трахнул молотком по шершавой шляпке, и гвоздь исчез. Просто исчез — лишь в ладони у меня осталась щепотка пепельной пыли.
Тахалат встал и выдвинул другой ящик. Там лежали иголки, булавки, бритвы. Он взял пригоршню этого добра, положил в рот и, медленно двигая челюстями, принялся жевать, пока не проглотил целиком. Прямо как фокусник.
— Хотите попробовать?.. — предложил он мне.
Что ж, я взял бритву, провел по ней кончиком пальца — острая! — и положил на язык, соблюдая надлежащую осторожность.
— Смелее, смелее…
На языке ощущался металлический привкус, и было трудно отделаться от мысли, что я сейчас страшно покалечусь; однако астронавтика порою требует жертв. Я надкусил бритву, и она рассыпалась прямо во рту в мелкий порошок.
— Не угодно ли гвоздь? или иголку? — потчевал он меня.
— Нет, благодарю вас… Пожалуй, хватит…
— В таком случае побеседуем…
— Как это делается? — спросил я, снова взяв свою чашку. Я заметил, что, хотя времени прошло много, кофе такой же горячий, как при первом глотке. — Это все из-за шустров? Но ведь шустры — всего лишь логические элементы… а это, — я указал на разбросанные по столу гвозди, — должно быть, настоящая сталь?..
— Да, одни лишь шустры ничего не сделали бы без нашей технологии твердых тел… Вам, несомненно, известно, как возникает телевизионное изображение?
— Разумеется. Его рисует на экране луч развертки, пучок сфокусированных электронов…
— Вот именно. Изображение возникает как впечатление глаза; на снимках с очень короткой выдержкой будут видны лишь отдельные положения светового пятна. Как раз этот принцип и положен в основу нашей технологии твердых тел; гвоздь или любой другой металлический объект существует лишь как известное число атомных облачков, которые двигаются внутри формы, задаваемой особой программой. Эти атомы образуют что-то вроде микроскопических опилок и, мчась по своим траекториям с громадной скоростью, создают впечатление гвоздя. Или другого предмета из стали и вообще какого угодно металла. Впрочем, это не только впечатление, иллюзия, как изображение в телевизоре, — с таким гвоздем можно делать в точности то же, что и с обычным гвоздем, кованым или штампованным, понимаете?
— Это как же? — ошеломленно спросил я. — Значит, движущиеся опилки… атомы… А с какой скоростью они движутся?
— Смотря какой объект надо создать. Вот в этих гвоздях — что-то около 270 000 км/с. Они не могут двигаться медленнее: предмет казался бы слишком легким; а при больших скоростях релятивистские эффекты проявились бы в чрезмерном возрастании массы, и вам казалось бы, что гвоздь весит много больше, чем должен… Имитация естественного положения вещей должна быть безупречной! Эти атомные облачка мчатся точно по заданным орбитам — и тем самым «обрисовывают» форму нужного нам предмета, как — если воспользоваться примитивным сравнением — горящий кончик сигареты рисует круг в темноте…
