Вячеслав Букур - Поиск-87: Приключения. Фантастика
— Ты не переживай так, — произнес я деревянным тоном официальных соболезнований. — Главное, он жив.
— Ему двадцать шесть лет, — Анастасия плаксиво распустила губы, — а ему руку отрежут.
— Не отрежут. Самое большее — два-три пальца ампутируют.
— Успокоил! Тебе бы три пальца ампутировать! Ой, боже мой! Какая я дура! Ну почему я такая дура, а?
Я не знал, что ответить. Я сам чувствовал себя дураком. И Голубчикова было смертельно жалко — куда он теперь? Что он будет делать без нас, без своего прокаленного близким солнцем «риноцероса», без отдохновенной трепотни в столовке по вечерам? Спишут его на Землю, как пить дать.
Великодушные нарушения инструкций бывают только в приятных книгах. Голубчикова действительно списали. Мы делали прощальный ужин. Говорили спичи, хлопали по плечу. Коленька невозмутимо жевал и кивал в необходимых случаях головой.
В шлюзовой вдруг лязгнул замок люка. Еще до того, как Анастасия появилась в дверях столовки, мы уже знали, что это именно она пришла на наш мальчишник. Коленька привстал и поприветствовал ее кивком головы.
— Привет, ребята! — Анастасия быстро оглядела всех и остановила взгляд на мне. Я сидел рядом с Голубчиковым. Пришлось пойти в кухонный бокс за горчицей.
Когда вернулся, минутное замешательство уже разгладилось, Анастасия включилась в общий тон разговора, поправляя перевязь, в которой покоилась забинтованная Коленькина рука.
После ужина Голубчиков пошел проводить Анастасию в шестой жилой блок, где она была пристроена. Прелестное, должно быть, зрелище — прогулка под звездным небом в скафандрах. Коленька вернулся около полуночи, невозмутимый, как всегда.
Наутро челнок отвез его на орбитальную станцию и с первым же грузовиком он улетел на Землю. Через неделю улетела и Анастасия. Через две недели я получил от нее письменное послание:
«Привет, Переслегин! У меня все нормально, работа по генетическим структурам полимеров заняла первое место в «Индекс Трансляционум». Но я к теме охладела, пусть о ней прикладники заботятся, практики.
Тебе и всем ребятам привет от Н. Голубчикова. А он, оказывается, очень интересный человек. Думаю: не выйти ли за него замуж? Когда закончите обработку верхних слоев коры, сообщите. Все-таки я избавила вас от гейзеров? Видимо, задатки были. Пока! Анастасия».
Внизу на листке бумаги было приписано от руки корявым почерком:
«Привет, Леонид. Будешь в отпуске, заходи в гости. Всем ребятам привет».
«Левой рукой писал», — понял я. Положил письмо обратно в конверт и решил приобщить его к первому. Но первое не нашел, потерялось где-то.
Видимо, сведения о развитии небезынтересного для нашей компании сюжета приходили не только ко мне.
— Мы находимся на расстоянии ноль шестьсот тринадцать тысячных астрономических единиц от поверхности Земли, — сообщил Адам, прогнав по дисплею несколько последовательных вычислений. Потом протянул эффектную паузу и с торжеством добавил: — А браки, как известно, заключаются на небесах!
Мы поаплодировали этой свежей и обнадеживающей мысли. И думы наши снова, в который уже раз, втекли в привычное за последние недели русло. Тема дальнейшего развития взаимоотношений Коленьки и Анастасии стала настолько частой в наших разговорах, что у меня появилось предчувствие: ой, не кончится эта история добром…
— Ходят слухи, — многозначительно оглядев присутствующих на ежевечернем сборище в столовке, изрек Солар, — что Голубчиков делает карьеру. Из водителя зоопередвижки он вырос до старшего смотрителя вольеров травоядных парнокопытных. И это еще не предел для нашего Коленьки!
— Он скоро директором станет!
— Самые эндемичные яйцекладущие будут считать за честь пожать ему лапу!
Конечно, известие о том, что Голубчиков, игнорируя немалочисленные приглашения космометеорологов, космопсихологов, радиобиологов, меркурологов и прочих деятелей из наземных центров обработки информации, избрал романтическую должность служителя в зверинце, произвело надлежащий эффект. Но каждый, зная своеобразие Коленькиного темперамента, в глубине души заранее ожидал чего-нибудь именно в этом духе. Почему-то считают, что первопоселенцы на колонизируемых планетах — это суперспециалисты, цвет науки, и вокруг наших голов постоянно сверкают сполохи озарений, прозрений и вдохновений. Случается, конечно, и сверкают. Но не чаще, чем у земных служителей научно-технического прогресса. Когда медики списывают нашего брата из-за профнепригодности (читай — увечья), за беднягами устраивается настоящая охота, в которой участвуют даже именитые исследовательские институты. Рассчитывают на нашу квалификацию, на опыт фронтирера науки. А опыт первопроходца — это в основном умение выдерживать собачью жизнь. В эпоху максимальной комфортности быта мало кто знает этимологию устаревших устойчивых выражений «до седьмого пота» и «не жрамши». Поясняю: эти лингвистические реликты соотносятся с осознанной необходимостью двадцатичасового рабочего дня и одноразового питания — иногда. Иногда довольно часто. Первые экспедиции, занимающиеся сбором информации, не лишены бывают и привычного видео, и спецсеансов связи с родными. И соленый огурчик, если захочется, можно отыскать в продуктовых вакуум-климатизерах. Но после стадии эксперимента наступает пора вживания в новый мир, период развертывания элементов привычной для земного человека ноосферы, и, как всякое начинание на голом месте, освоение сопровождается неожиданностями, непредвиденностями, несуразностями, распорядок и режим трещат по всем швам, в тартарары летят планы и программы, где-то что-то не ко времени взрывается, преступно нарушается ТБ, и покой нам только снится, если находится время для сна. В специальных психотерапевтических изданиях одно время даже всплывал термин «комплекс кроманьонца», но был из вежливости быстро стушеван. Может, кого-то из наших это действительно задевало, но ведь надо быть честным, изысканность рефлексий первопроходцу сохранить трудно.
— Мне тут один знакомый ксенотектоник кассету прислал, — сообщил Вотинов. — Говорит, Голубчиков теперь у них работает. Из зоопарка ушел. Не без влияния…
Коленька возглавлял отдел моделирования тектонических процессов внутренних планет. Теперь он был обладателем двухтумбового стола со встроенным терминалом и вращающегося кресла, раскидистого и эргономически идеального. Прежде чем окликнуть, я попытался мысленно усадить в это кресло человека в фартуке, с метелкой и совком. Воображаемый служитель зверинца присел на самый краешек, тут же вскочил, пошаркал задубелой ладонью по глянцевой обшивке и умоляюще взглянул на меня — не могу, мол, убери меня отсюдова…
