Ирина Белояр - Уайтбол
Шишка, продолжая ворчать, двинулась следом. У дверей остановилась, обернулась назад. Глядела в сторону подъема, и рычала, рычала…
— В дом идешь, нет? А то закрою.
Человек прошелся фонариком по комнате и сеням. Вроде все в порядке, только дров маловато. На сегодня-то хватит, а завтра придется идти на заготовки…
— Собственно, чего — завтра? Пойдем, какую-нибудь сушину притащим, куда нам с тобой больше. А эти не будем трогать.
Отправились за дровами. Собака очередной раз выразила неудовольствие по поводу таинственной напасти и потрусила за человеком в лес.
Рядом с избушкой тонкого сухостоя не оказалось. Все подчистили давно. Только парочка толстенных стволов, бензопилой разве что завалишь… Пришлось спускаться с седловины. Туда, где лес погуще.
— Оба-на… слушай, дальше вниз не пойдем, — сообщил человек. — А то навернемся и шеи переломаем. Видишь зарубку? Ни фига ты не видишь… Ладно, пошли, подруга, направо.
В эту сторону оказалось не лучше. Через несколько минут слабенький луч фонарика выхватил из темноты два сухих ствола, вполне подходящих, но… оба торчали на самом краю обрыва, опоясывающего гребень со стороны моря.
— Не сложилось, — сказал Михаил. — Потопали обратно.
Собака потерлась о сапог.
— Полночи будем дрова искать, — обнадежил ее человек. — А ты как хотела? Тебя никто со мной на седло не гнал… Хреново, понимаю. Вот и фонарик еле пашет…
Вдруг снег под ногами поехал. Михаил не удержался, упал, покатился вниз. Сорвался с обрыва, как раз между двумя сухостоями. Успел схватиться за вывороченный корень одного из них…
…Бесконечно долгие короткие секунды в ушах стоял собачий лай. Вокруг неожиданно стало светло, как днем. Скала, на которой висел человек, уходила вниз черт знает насколько, а под ней, под этой скалой, вдоль всего берега зияла полынья….
«Существует лишь то, что ты видишь», — сказал кто-то знакомый, в необозримом далеке утраченной памяти. — «Если не нравится — сумей увидеть другое, и — дотронься до Города».
За доли секунды перед глазами пронеслась вся жизнь… нет. Две жизни. Сперва — хаотично, перемешано, затем поток разделился на два и стало ясно: нужно выбрать. Что выберешь, с тем и останешься. Направо — спасешься, налево — сорвешься…
…Еще через долю секунды Михаил оказался на гребне, неподалеку от избушки. Или это — милосердная предсмертная иллюзия? Говорят, случаются такие…
Человек стоял один, без собаки. Свалившееся с плеча ружье валялось рядышком в снегу. Фонарика не было — остался на склоне или улетел в пропасть.
Но и нужды в фонарике не было тоже.
Сперва — полуденный свет. Потом он исчез. Не резко, а постепенно затухая, как лампы в зрительных залах театров перед началом представления… Наконец, погас совсем. Вокруг — ночная седловина. Луны нет. Там, где снег — чуть светлее, остальное — непроглядная тьма… Но почему-то эта тьма не казалась непроглядной. Почему-то было видно все до мелочей.
Человек потряс головой. Плюхнулся на колени, ткнулся лицом в сугроб. Кожу обожгло снегом. Живой… вроде.
Но как такое может быть?..
Михаил попытался вспомнить, что случилось на обрыве. Не вышло. В мозгах полная сумятица. Почему-то кажется — не Михаил он теперь… Но тогда — кто? Почему-то помнится — уже не первый раз этот кто-то падает с обрыва. Тогда, вроде, действительно упал… и все равно жив…
А где собака? Или не было никакой собаки?
Неподалеку от избушки бродит человек с фонарем. Зачем фонарь, разве так не видно? И откуда человек?.. Вот, заметил Михаила… или не Михаила? В общем, пошел навстречу.
Знакомый. Ну, да: рыжий Алекс из поселка Пробуждение. Человек с кошачьей походкой и привозным «Винстоном» в кармане.
Вспомнился поселок, и последние пять лет, и то, что было раньше — туристская группа, подобравшая Михаила на леднике. Амнезия, автокатастрофа… Вспомнился верхний слой жизни. А под ним, под этим слоем, маячили еще какие события. Казалось — вполне доступные, нужно только успокоиться и подумать.
— Мишка?
— Я… наверно.
— Нам сказали, что ты на заимку подался. Смотрю — тебя нет.
— А ты чего здесь делаешь?
— Гуляю, — ответил Рыжий и пояснил:
— У мужиков машина забарахлила, еле до поселка дотянули. Ну, обещали им завтра перебрать движок. Взялся этот… как его? Со слободы который, механик.
— Толя.
— Ага, Толя. В общем, на сутки ребята точно здесь застряли. Может, и дольше. Вот, отправились пострелять чего-нибудь. А я за компанию увязался.
— Кого сейчас стрелять, по весне?
— Да ладно, пусть развлекутся. В сезон-то у них оказии не будет… Где ты болтаешься? Я уж решил — дальше по гребню подался. Думаю — ни фига себе. До следующей заимки два дня пилить.
— За дровами ходил… чуть богу душу не отдал.
— Что такое?
— С обрыва навернулся. Почти навернулся. Как вылез — сам не понимаю.
— Ну, ты даешь, — хмыкнул Рыжий, — У тебя, я погляжу, как у кошки девять жизней. Пять лет назад уцелел, и нынче снова… Ладно, — он хлопнул собеседника по плечу. — Пошли снимать стресс.
— В смысле?
— У нас с собой есть. А то, знаешь, сухой закон — дело, конечно, полезное, но иногда до чертиков надоедает. Пошли, пошли.
— Подожди. Дров-то я так и не принес.
— Щас дерябнем и все вместе сходим. Один ты, что ли, топором махать умеешь.
— Втроем пришли-то?
— Вчетвером. Я, Серега с Тимуром и стажер еще ихний… не помню, как зовут.
Появилась Шишка. Встала в полутора метрах от Алекса, ощерилась и зарычала.
— И это чудо здесь? — удивился Рыжий. — Чего злишься, родная? Днем кровушки не хватило?
Неожиданно собака прыгнула, повисла у него на рукаве. Рыжий отшатнулся, вскрикнул:
— Да… твою мать! Совсем охренела, зараза!
— Брось, Шишка, брось, — Михаил попытался оттащить собаку. Та держалась крепко и продолжала рычать. Оторвать ее от Рыжего удалось только вместе с куском куртки. — Молчать! Сидеть! Тихо!
— Дай ружье, — потребовал Алекс.
— Сейчас, разбежался, — нахмурился Михаил.
— Дай, бешеная же!
— Сам ты бешеный. Шишка! Пошла вон.
Собака, продолжая ворчать, удалилась куда-то вниз по склону.
— Рука цела?
— Да так. Синяк будет. Насквозь не прокусила, вроде… Пристрелить ее надо. В следующий раз кому-нибудь горло перегрызет.
— Я тебе пристрелю.
— Пацифист хренов, — буркнул Рыжий.
— Ладно, все. Чего ты там говорил про горючее? Пошли в дом, стрессы снимать.
…Зрение по-прежнему вело себя странно. Темная комната, светлый круг керосиновой лампы, луч фонарика — все как положено, но углы и стены просматривались до мельчайших деталей, будто там дополнительная, отдельная подсветка… Даже не так. Видно было только то, что на свету, а про остальное Михаил просто каким-то образом знал. Именно знал — ему необязательно было переводить взгляд, он и так видел все одновременно. Необычное ощущение: ищешь, куда деть совершенно бесполезные глаза…
