Филип Фармер - Легенды Мира Реки. Тайны Мира Реки: Рассказы
— Пое-е-ехали, — задумчиво протянул Руал Амундсен. Он стоял на берегу, чуть поодаль от самой гущи народу, вопившего и махавшего руками.
То был рослый темноволосый мужчина с проницательными голубыми глазами и орлиным носом — но он сутулил плечи и волочил ноги, что придавало ему сходство со школьником, только что завалившим испытания по орфографии.
— А, скатертью дорожка сукиным сынам, — отозвался его спутник. Роберт Пири был чуть пониже Амундсена, с рыжеватыми волосами и глазами скорее серыми, нежели голубыми, но в этот миг они так и сверкнули.
— Зелен виноград? — спросил Амундсен.
— А, иди ты… — Пири отвернулся и стал карабкаться по косогору к деревеньке из бамбуковых хижин. — Ну, дожили, шагу ступить нельзя, чтобы не наткнуться на еще одну чертову полярную экспедицию. Шустрят, словно котята…
То был второй пароход за два года, двинувшийся с подобной целью вверх по Реке, а сколько парусных лодок, весельных, суденышек с гребными колесами и даже подводных прошло мимо все туда же за минувшее десятилетие, прибрежные жители и счет потеряли.
Всем хотелось открыть Северный Полюс и взглянуть на таинственную башню, которая высилась там, согласно молве.
— Кошек здесь нет, — указал Амундсен.
Пири сплюнул на траву Речного берега.
— Кстати, это меня здесь раздражает ничуть не меньше. Ни кошек, ни треклятых собак. А что за полярная экспедиция без собак?
— Да брось ты. Можно дойти до полюса и без собак. У Скотта получилось.
Роберт Скотт месяц спустя после Амундсена достиг земного Южного Полюса и почти весь путь проделал пешком.
— Разумеется. И умер голодной смертью на обратном пути.
Добравшись на высокую равнину над Рекой, Пири развернулся и оглядел головы толпы; на волне, оставленной пароходом, весело носилось около дюжины любителей серфинга, их ярко раскрашенные треугольные паруса туго натянул постоянно веющий вниз по Реке ветерок. Труба парохода снова просвистела.
— Большинству этих ублюдков тоже суждена голодная сметь, если их только по дороге где-нибудь не пришибут. Они не тянут на подлинных исследователей.
Амундсен сорвал стебелек высотой по колено и принялся жевать его с мягкого конца.
— Они хотя бы куда-то тронулись, — заметил он. — Пытаются чего-то достичь.
Пири набрал побольше воздуху, готовясь разразиться одной из своих блестящих инвектив, но миг спустя просто-напросто глубоко вздохнул и устало произнес:
— Придержи лошадей, Амундсен. — Отвернулся и опять зашагал вверх по круче, но Амундсен не мог удержаться от заключительного выпада. Он ухмыльнулся и заявил:
— Лошадей здесь тоже нет.
В деревенской таверне подавали три или четыре разных вида домашнего пива и самогон, который в холодную ночь мог сойти за водку. Всем этим напиткам было далеко до выпивки, которую получали из конвертеров массы-энергии, именуемых в здешних краях Граалями — но недостаток качества с лихвой возмещался количеством. Граали никогда не обеспечивали больше чем на порцию-две на каждую трапезу; если кому хотелось больше, нужно было либо изготовлять самим, либо приобретать у изготовителей.
Ни Амундсен, ни Пири не были настоящими выпивохами, но после того, как они загрузили свои Граали у общинного грейлстоуна тем вечером, оба потянулись вместе с толпой обедающих к таверне, где разговор, естественно, крутился вокруг парохода. Как и ожидалось, кто-то спросил, почему они не присоединились к экспедиции, на что Пири, как и ожидалось, ответил:
— Потому что жаль времени на такую хреновую затею, вот почему. Им предстоит переть незнамо сколько миллионов миль вверх по Реке, описав при этому не одну сотню зигзагов по планетке, затем одолеть горы, да еще и море переплыть — и для чего? Чтобы водрузить флаг на башенку, которую построил там кто-то другой? И каков смысл?
— А каков смысл в том, чтобы торчать здесь? — говорящая была высокой, крепко сбитой бабой с волосами цвета платины до пояса и чудесным мягким пушистым мехом по всему телу. Ее звали Гресса и, по ее утверждению, она была йети. Ее шерстка была недурным подтверждением ее претензий, но прочие ее особенности, больно человеческие, вызывали у окружающих скептицизм. И Пири принадлежал к скептикам.
— Сударыня, — сказал он. — Я что-то не вижу, чтобы вы лично направились в полярные области, а, казалось бы, у вас на то больше оснований, чем у разных прочих, если заявления о вашем происхождении сколько-нибудь правдоподобны.
— Полюс-молюс, — проворчала она. — Впервые в жизни мне тепло. Кроме того, разговор идет о вас. Едва ли кто-либо на Реке воскрес ближе тысячи миль от кого-нибудь, кого знал прежде, а вы с Амундсеном очухались рядышком. Вы не считаете, что за этим что-то стоит?
Громкий хор одобрения пронесся по кабаку, но Пири заставил его умолкнуть, брякнув пустой пивной кружкой по стойке из полированного дуба.
— Может быть, за этим что-то и стоит, — сказал он. — Может быть, создания, которые воскресили нас здесь, хотят, чтобы мы добрались до Северного Полюса. Ну, и, насколько дело меня касается, это уже достаточное основание устраниться. Я буду делать, что хочу я, а не то, что велит мне делать какой-нибудь сраный чужой бог.
На миг в баре воцарилось молчание. Никто не чувствовал, что счастлив быть отданным на милость создателям Мира Реки. Вся система верований большинства воскрешенных была сметена одним ударом в день воскресения, и доктрина Церкви Второй Попытки с ее квазииндуитскими идеями искупления через самоочищение была убогой заменой той утраченной вере, которая прежде влекла человечество вперед. Жители Мира Реки нуждались в новых концепциях, которые придали бы значение их новой жизни, и им не нравилось, когда кто-то об этом напоминает.
Голос Амундсена нарушил неловкую тишину.
— Вот почему, как я думаю, нам следует двинуться на юг. При всем внимании к Северному Полюсу, никто не подумал о другом пути.
Пири фыркнул.
— Север, юг, а разница-то в чем? Мы живем в искусственно сконструированной среде. В любых исследованиях, которые мы предпримем, не больше смысла, чем в действиях муравья, исследующего нашу кухню.
— А в том, чтобы упереться, точно осел, немного больше смысла?
На это Пири не нашел другого ответа, кроме взмаха пустой кружкой в сторону бармена.
— Знаешь, что я думаю? — продолжал Амундсен. — Я думаю, что ты скис. Когда-то ты был самым неуемным парнем, какого я знал, но с тех пор, как мы пробудились здесь, ты за поворот заглянуть боишься. Ты гавкаешь повсюду, точно бывалый пес, а ведешь себя, как немощная старушонка. Ты…
— Достаточно, — и Пири поставил кружку.
