Ирина Дедюхова - Повелительница снов
Там он стал ласкать ее под прохладным душем. Ей, как всегда от воды, стало легче. Она просто оживала от тоненьких струек, бивших в кожу. Но Рашид уже заторопился, стал тянуть ее из ванны, он уже опять хотел ее. На этот раз он довольно долго, весьма умело ее готовил. В нем уже не было желания сделать ей больно, он уже не насиловал. Может быть, в других обстоятельствах у них бы что-то и получилось, но сейчас у нее все не то было внутри. Она не понимала, как это она может здесь лежать, когда ее муж и ребенок, умирая от страха, сидят дома. Даже собаку они не выгуливали, и она гадила на синтетическом коврике в туалете.
Ее удивило и даже несколько покоробило то, что Рашид стал вдруг шептать ей ласковые слова. Вот этого ей сейчас совсем было не нужно.
Два часа истекли, и Рашид, лежа голым в постели, ловил ее руку и мешал одеваться.
— Ты знаешь, я никогда не думал, что у тебя такая нежная, просто шелковая кожа, ни одного волоска, только пушок, как у абрикоса.
— Правильно, вы ведь все уверены, что у меня кожа, как у носорога! Ты не видел, куда я скинула свои колготки?
— Возьми в верхнем ящике трюмо, там несколько пачек безразмерных. У тебя все такое теплое, удобное, ласковое.
— Теперь уже ненадолго. Скоро все будет холодное, безразличное и вывернутое наизнанку!
— Ты с Сашкой спала?
— Что? А, впрочем, да, спала.
— Дурак он, все имел, «Рено» купил только-только. Тебя имел, так какого черта?!
— Знаешь, ему все время снилась война.
— Ну, и что? Мне вот тоже все время снится, что мне горло перерезают. Я крикнуть не могу, на помощь позвать, а режут в Афгане вот так, — показал он на своем горле, — часто снится.
Пока Варя подкрашивалась, Рашид, начал понимать, что женщина, которую он бы хотел оставить себе, уходит навсегда. Он мучительно размышлял — дать ей свой ТТ или нет. Но строевая дисциплина и осторожность взяли верх над ласковыми абрикосами, он решил, что и так сделал для нее вполне достаточно. Варя, с надеждой слушавшая эти мысли, с внезапной оторопью поняла, что он при этом имел в виду постель, свое мужское мастерство.
Он вышел запереть за ней дверь совершенно голый. Прижав ее к стене, он глубоко, по-хозяйски поцеловал, съев всю тщательно уложенную помаду, и прошептал ей в ухо слова, ударившие ее, как пощечина: "Останься живой!".
Дома ее встретил измученный ожиданием и тревогой за нее муж. Дочь, довольная, что опять не пошла в школу, сидела у телевизора. Они еще не знали про Барановского.
— Варь, я с ума сходил тут! Ты была-то где?
— В п…де! — честно призналась Варька.
Тогда Алексей, впервые за всю их совместную жизнь, от души врезал ей по физиономии. Варвара восприняла это как должное. За ужином Варя успокоила мужа, соврав, что видела Хомченко, что тот не причастен к убийству Сашки и его семьи, что им бояться совершенно нечего. Поужинав, они спокойно легли спать.
* * *Они долго вдвоем выбирали и проверяли оружие. Ничего хорошего они не ждали. Варька с недоумением смотрела, как Исайка принялся точить два огромных тесака с багровыми ржавыми подтеками по лезвиям. Он знаками объяснил, что без тесаков им там долго не продержаться. Но Варя полагала, что и с тесаками быть там они смогут очень недолго. Надев кожаные латы, они еще некоторое время не решались выйти в путь. Исайка, закрыв глаза, молился. Радиоактивные маяки для них уже зажглись. Им пахнуло в лицо горячечное дыхание чужих грез. Даже перед входом Исайку всего передернуло от нестерпимой боли. В ушах стоял почти непрерывный звон. Само время сжималось вокруг них, но они все-таки шагнули, наконец, туда, откуда, быть может, не было пути назад…
* * *Не зови войну, не надо. Она сама тебя найдет. Ты ешь, пьешь с ее стола, поднимаешь тосты с кровавым рубиновым вином за то, чтобы вечно не иссякало в людях это неутолимое желание оборвать жизнь себе подобного. Но война слепа и всеядна. Она найдет и тебя по запаху крови. Она ворвется к тебе в сумерках с жутким гортанным криком, с ржавым тесаком, расплескивая твою жизнь и мозги по стенам. И никакие стены ее не удержат, потому что в тебе она слышит не умолкающий, алчный зов смерти…
* * *Хому и его пятерых братков обнаружили утром. Милиционеры, глядя на изуродованные цепями лица, запекшиеся мозги на стенах и рубленные страшные раны, нанесенные так и не найденным тесаком, от комментариев воздерживались. Допрос вахтера, вертевшего в руках бесполезный теперь мобильник, практически ничего для следствия не дал. Тридцатилетний растерявшийся качок в строгом английском костюме только тупо повторял: "Все быстро случилось, быстро все произошло… Не знаю, что это было, но это очень быстро было… Я добежать даже не успел… А я быстро бегаю…" Почему он вызвал милицию только утром, объяснить он не мог, очевидно, и в самом деле бегал он очень быстро. Потом вдруг, видно опасаясь, что ему не поверят, он все-таки добавил, что из кабинета Хомы он вроде бы слышал, как баба кричала. И вроде бы это была Сашкина бухгалтерша, которую, между ними, мальчиками говоря, Хома давно кончить хотел. Ну, конечно, в абстрактном смысле… А эта дура сразу в дежурку побежала, а там ей пригрозили в психушку упечь, так она сразу успокоилась… Да нет, она не так, чтобы вопила, а вроде бы кричала что-то о кораблях в море…
Но бухгалтер Варвара Анатольевна мирно спала до самого утра в своей квартире, вернувшись, домой около семи вечера в несколько расстроенном виде, что словоохотливо подтвердили соседи с нижнего этажа, которых эта стерва дважды заливала, размораживая свой американский холодильник. Никакого тесака у нее в квартире, конечно, сроду не имелось. Поэтому показания вахтера даже не подшили к делу, решив, что он, как и Хома, наширялся с вечера.
Дело закрыли за полной недоказанностью и нераскрытостью. Но в городе оставался еще Хомкин бездокументный, бесхозный караван с оружием. За него началась настоящая война. Кто воевал за груз, кто за Сашку, кто за Хомку. Разметывало самые крепко сбитые банды. Власти предпочитали не вмешиваться, предоставляя бойцам выяснить свои отношения без третьей стороны. Взрывались машины, ночью и днем раздавались автоматные очереди. Братки били друг друга профессионально и идейно, как их учила КПСС и завещали все вожди пролетариата. Всем сразу стало наплевать на такую мелкоту как Варя и ейный муж.
В последних рядах погиб и Рашид, его прикончили именно так, как ему снилось, по-афгански. Из их шараги практически никого не осталось в живых, кроме Мишки, который и сейчас возит блядей новым хозяевам.
ПОЕДЕМ ЗА МОРЕ, МОЙ БРАТ!
Их совместные путешествия по чужим душам и снам, похоже, подошли к концу. Ее воин погибал, душа его медленно разлагалась, свечение гасло. Раньше у него была только едва заметная седина, а теперь в его черных, как смоль, волосах появились яркие седые пряди. Под глазами набрякли огромные желтые мешки. Силы, казалось, совершенно покинули это мощное тело. Варя даже удивилась, каким легким он стал. Он еще жил. В молчании, он внимательно следил заплывшими щелками глаз за ней, за тем, как она старается уложить его поудобнее. Иногда он порывался ей что-то сказать, но не мог. Ему мешал какой-то комок в горле, и он только влажными глазами глядел в багровое безмолвное небо.
