Владислав Крапивин - Голубятня на желтой поляне
«Это будто про Юрку, — уже не первый раз подумал Гелька. — Это Глеб уже, наверно, здесь написал, в Старогорске…»
За окном, в траве под берёзами, скандалили воробьи. На них сипло и лениво гавкал от своей будки Дуплекс. Листья берёз золотились от осени и от солнца. Сквозь листья — на подоконник, на Гельку, на бумагу — падали тонкие лучи. Янка, если бы захотел, смог бы сыграть на них, как на струнах, «Осеннюю песню»… Нет, не осеннюю. Пусть придумает музыку к этой, про Юрку!
Гелька ещё раз перечитал последние строчки. Между ними проступали бледно-голубые линии. Гелька перевернул лист. На обороте был рисунок будёновки.
Гелька сжал губы, обхватил себя за покрытый колючими волосками затылок и минуты две сидел неподвижно. Потом выдернул из кармашка тонкий фломастер и написал на краю листа:
Янка
— Ну и что? — сказал Янка, словно успокаивая Гельку. — Это и понятно. Если разобраться, это же один и тот же лист. Только… только как бы в двойном существовании…
Гелька всё ещё загнанно дышал от стремительного бега. Они сидели у Янки, на пустой веранде с разноцветными стеклами. На некрашеных половицах перед ними лежали два совершенно одинаковых листа из дневника Глеба. На изнанке листов было два абсолютно одинаковых рисунка: синяя будёновка с большой звездой. И две одинаковых надписи: «Янка»…
— У них природа совершенно одна и та же. Это фактически один лист, — снова сказал Янка.
— Всё-таки непонятно, — вздохнул Гелька.
— Ну и что? — откликнулся Янка. — Разве мало случалось непонятного с той поры, как мы познакомились? А искорка — это понятно?
Гелька не ответил. А что отвечать, Янка правильно говорил.
— На свете вообще столько непонятного, — продолжал Янка. — Что такое музыка — это понятно? А электричество? Учёные до сих пор не знают, что это такое. А люди пользуются им давным-давно. А если бы люди боялись непонятного, что было бы на свете?
— Иногда боятся, — сумрачно сказал Гелька. — Скважину вот закрыли. Папа целый месяц в столице живёт, всё добивается, чтобы разрешили исследование, а толку никакого.
— А почему?
— Не разрешают, и всё. Говорят, есть решение… — Гелька нудным голосом будто прочитал: — «Ввиду неясности результатов и возможности проявления непредвиденных последствий бурение сверхглубокой скважины приостановить на срок, необходимый для разработки новой программы и теории „Два Ц“…»
— А что за теория?
— Толком никто не знает… И какой срок, никто не знает. Наверно, не маленький, если вход зацементировали…
— Гелька, а что в этой скважине обнаружили? Ты ничего толкового так и не рассказывал.
— А я ничего толкового и не знаю… Бур не пошёл, будто в броню упёрся. Спустили микроробота с телеглазом, а он показывает на экране звёзды…
— Будто землю насквозь прокопали и небо увидели?
— Да нет. Небо-то увидели то самое, которое у них над головами. Те же созвездия. Дело было ночью… А потом всё погасло и робот не вернулся. Послали ещё одного, а на экране что-то непонятное…
— Что?
— Папа не стал говорить… Янка, у них же есть правило: пока открытие не выяснилось, это секрет… Да и вообще папа приехал какой-то хмурый. На себя не похожий…
— Может, эта скважина — прямой тоннель в другие галактики, — сказал Янка. — Или в другие пространства…
— Как те рельсы…
Янка кивнул. И они долго молчали, думая про Юрку и Глеба, которые ушли за стрелку таинственного рельсового пути. Гелька прислонился к стенке и положил один листок с будёновкой себе на колени. Смотрел на рисунок.
— Нам теперь и телефона не надо, — улыбнулся Янка. — Можем на этих листах переписываться — самая быстрая и тайная связь.
— Ага… А то тётушка вечно локаторы настораживает, когда я по телефону говорю…
Дома Гелька сразу попробовал новый вид связи. Написал:
«Янка, приходи, как договорились. В 21.00».
И под этой строчкой невидимый красный фломастер вывел:
«Ладно».
Гельке показалось, что слово неуверенно дрогнуло.
«Янка, может быть, ты не хочешь?»
«Я хочу. Только…»
«Что?»
«…Ты не смейся, я сейчас объясню».
«Я не буду смеяться!» — торпливо написал Гелька и очень встревожился.
«Я почему-то стал бояться высоты. В прошлый раз полезли на крышу, и я весь обмер. А сегодня на шведской стенке опять».
«Янка! Тогда не надо!»
«Нет, я приду. Это надо перебороть».
«Янка, а ты не заболел? Я, когда лежал с вирусом 7-ж, всё видел во сне, что лезу на колокольню Капитанской церкви, а потом падаю, падаю. Тоже было страшно».
«Нет, Гелька, тут что-то другое. Ты не бойся, я приду»…
Янка поднялся на крышу быстро, без остановки, но там сразу сел у кожуха энергосборника и прижался к нему поплотнее. Неловко сказал:
— Что же со мной такое? Сроду не боялся… В Приморске на такие скалы лазил…
— Может, пройдёт… — утешил Гелька.
— Может быть… А если не пройдёт, я всё равно себя переборю… Открывай зонт…
…Почти каждый вечер они забирались на Гелькину крышу и раскрывали зонт, оклеенный изнутри шелестящей фольгой. Это был маленький самодельный локатор. Провод шёл от него к микроприёмнику «Турист», подключённому к двум парам наушников. Локатор шарил по звёздам и горизонту. В наушниках трещало и попискивало, иногда пробивались обрывки передач. А Гелька и Янка ждали: не проклюнется ли какой-нибудь сигнал от Юрки и Глеба. Слова какие-нибудь или песенка знакомая…
Ни о каких сигналах они с Юркой и Глебом не договаривались. Как их можно послать, никто не знал. Но пока зонтик-локатор выхватывал из эфира непонятные звуки, была хоть какая-то надежда.
Очень крошечная, но всё-таки надежда…
Вот и сейчас Гелька медленно водил по небу ручкой зонта, на котором тонким штыком торчала антенна. Янка, уже отдышавшийся от страха, наугад крутил ручку настройки. Вякала в наушниках музыка, перемешивались разные языки, потом наступала шелестящая космическая тишина…
Наконец Гелька отложил зонт, снял наушники. Посмотрел вверх.
Сентябрьский поздний вечер был чёрным, звёзды в зените казались громадными и раскидывали голубые лучи.
— Янка, а почему Глеб написал, что на будёновке голубая звезда? Звёзды же всегда были красные.
— Конечно, красные. Они были блестящие такие, эмалевые. А под них нашивались ещё звёзды — большие, их из сукна вырезали. У каждого рода войск — звезда своего цвета. У пехоты — малиновая, у артиллерии — чёрная, у конников — голубая… Конники в те времена были самой быстрой армией.
— Я два года назад ездил в лагерь «Ласточка», там жили две лошади. Одна настоящая и одна робот. Мы на них катались, только не быстро, конечно…
