Александр Крашенинников - Поиск - 92. Приключения. Фантастика
— Ну и что вы предлагаете? — спросил наконец министр.
— Была бы моя воля, я бы тут же всех нэмов поставил к стенке, прежде чем они что-нибудь натворят. Но раз уж все мы помешались на сверхоружии — эту работу надо срочно заканчивать. Как можно скорее изготовить всю техдокументацию — чтобы было понятно самому тупому нашему мужику, — освоить серийное производство гиперустановок, а потом… — Межуев взмахнул кулаком.
— Ладно, Кузьма Егорович, — сказал генерал КГБ, — мы сообщим о ваших соображениях руководству.
— Лично Генсеку! — потребовал Межуев. — Поймите: или мы их — или…
— Успокойтесь, пройдемте лучше в банкетный зал.
— Только вы этому барану Трофимову не говорите ни слова, он, чего доброго, тут же дикарям брякнет.
Наладчики в заснеженном поле молча переглянулись. Что делать дальше, было ясно без слов.
Уже через день Трофимов без объяснений был переведен на другую работу, правда, с присвоением ему звания Героя. «Институту этнографии и археологии республики Бадинго» поручили сосредоточить все усилия на выдаче практической документации, прекратив работу над всем остальным. На остров Ньеса был срочно отправлен батальон десантников.
Но нэмы тоже не теряли времени даром…
…Глубокой ночью раздался грохот. Небо на несколько секунд окрасилось в ярко-голубой цвет, а потом вновь наступили темнота и тишина. Утром обнаружилось, что все нэмы исчезли вместе с лабораторным оборудованием, гиперустановкой и всей документацией. Исчезли и двое сотрудников, женатых на нэмках, а также одна молоденькая машинисточка из воинской части.
На следующее утро Федор Федорович Барсуков, встав, обнаружил на столе неподписанный конверт, которого, он точно знал, вчера здесь не было. Вскрыв его, он прочел:
«Дорогой Федор Федорович!
Не доискивайтесь, как к Вам попало это письмо. У пас более чем достаточно возможностей для пересылки писем на любые расстояния. Я пишу, чтобы Вы, наверное, единственный из людей, кого я искренне уважаю, знали: мы вынуждены были бежать, потому что над племенем нависла смертельная опасность. Те, кто опасается, как бы мы не стали „властелинами мира“, не остановятся ни перед чем. Какая, однако, убогая фантазия… Жалко, конечно, расставаться с родной Ньесой, но что поделаешь. Наши связи с человечеством разорваны. Мы улетаем на далекую планету, до которой людям не добраться и через много веков. Естественно, никакого сверхоружия никто не получит.
Когда ваша экспедиция прибыла на Ньесу, ваши люди казались мне чем-то вроде богов. Потом наступило прозрение… Мы были дикарями с вашей точки зрения полтора года назад. Теперь — нет. А многие из вас дикари и сейчас. Сможете ли стать лучше?
Прощайте, Ваш Вэн».Герман Дробиз
СПАСЕНИЕ ЖУКА
Детство ребенка проходит в путешествиях.
Сначала он ползал по просторам кроватки, утыкаясь ’лбом в деревянные прутья, не подозревая, что мир не заканчивается пределами ограждения. Однажды он почувствовал, что его ножки окрепли, и встал на них. Голова его впервые возвысилась над ограждением, а глаза увидели неведомую страну. В этой стране мерцали никелированные шары на спинках родительских кроватей, вдали возвышалась гора платяного шкафа, а над горизонтом струился узорчатый рисунок ковра, понуждая взгляд бесконечно бежать по прихотливым зигзагам.
По вечерам отдаленные края страны погружались в полумрак, и над всей местностью властвовал оранжевый, заполненный мягким светом купол абажура, словно сосуд с драгоценной целебной влагой, льющейся без устали и дарующей теплоту чувств и ясность ума.
Светящийся купол висел, не падая и не подымаясь, и это более всего интересовало мальчика, когда он наблюдал за жизнью комнаты, путешествуя вдоль ограждения и цепляясь скрюченными пальчиками за прутья. Он чувствовал силу своих ножек и ручек и учился управлять их совместными действиями. В нем самом и во всем, что было вокруг, скрывалось нечто замечательное, все связывающее воедино: это нечто двигало его руки и ноги, упруго прогибало деревянные прутья оградки, раскачивало его постельку, но оставляло недвижимыми мерцающие шары над кроватями, и сами кровати, и шкаф, и удивительный светящийся купол меж потолком и полом; и он часами любовался на это дивное равновесие.
А потом наступили времена путешествий по комнатам — этой и другой, которая, оказывается, скрывалась за высокой белой дверью, открывавшейся с тягучим скрипом, и таила в себе еще более интересные вещи: черную громаду пианино, в боках которого смутно отражался огромный фикус в кадке, бесконечный обеденный стол, зеркало до потолка, и голландскую печь — круглое тело, обтянутое железом, с дырой, где с легким воем и треском рождался и улетал огонь, добела раскаляя кирпичный свод.
Он завоевывал комнаты, открывая в них замечательные места — такие, как щель между стеной и диваном, как угол за кадкой, где можно было, стоя в рост, прятаться в листьях фикуса; любимое место было под обеденным столом, где, сидя на крестовине, скрепляющей его точеные ноги, можно было наблюдать за огнем в печи. Вот в топку укладывают березовые поленья — даже на расстоянии чувствуется, какие они твердые, промерзшие, ледяные, только принесенные со двора. Можно ли поверить, что они превратятся сначала в груду золотой и алой россыпи углей, а потом и вовсе в жалкую серую кучку золы? Но это каждый раз происходит! Вот крошечный красный язычок зажженной спички робко лижет края берестяной растопки, и светлая береста вдруг на глазах темнеет, вспыхивает, завивается в кольца. А вот и поленья занимаются жаром, сперва по краям, потом изнутри. Он силится поймать мгновение, когда очередная частица дерева становится чешуйкой огня, но оно неуловимо, это мгновенье, в безостановочном бурлении огненных струй. Снова и снова всматривается он в границу алого, наползающего на темное: вот оно только что было завитком коры, древесным волоконцем… и вот стало летучим изгибом пламени. Как твердое становится летучим, а холодное — обжигающим, дышащим жаром в лицо? Какая чудесная тайна…
И наступил день, когда он вышел за порог дома и радостно закричал or открывшегося ему космоса дворов, пустырей, переулков, деревьев, колоколен, крыш.
Крыши!
Мальчики любят путешествовать по крышам. Мало есть звуков слаще громыхания железа под босыми пятками.
К стене дома была приставлена деревянная лестница. Мальчик влезал на крышу, подымался к ее гребню, где торчала беленая печная труба. Он ложился у ее подножия и смотрел на облака.
