Роберт Хайнлайн - Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24
Потом был сильный удар об пол.
Я почувствовала одновременно слабость и удовлетворение. Я лежала на спине в полутемной комнате. Кажется, мама была где-то рядом… папа был здесь, это точно. У меня зачесался нос, я попыталась поднять руку, но рука не двигалась. Тогда я снова уснула.
Проснулась я голодная, спать больше не хотелось Я лежала на больничной кровати, руки были в гипсе. Вошла сестра с подносом.
— Хочешь есть? — спросила она.
— Просто умираю с голоду, — призналась я.
— Ну что ж, сейчас поедим.
И она начала кормить меня с ложечки.
Я отвернулась от третьей ложки и твердо спросила:
— Что у меня с руками?
— Тс-с, — произнесла она и сунула мне ложку в рот.
Немного погодя пришел очень симпатичный доктор и ответил на мой вопрос:
— Ничего особенного. Три простых перелома. В твоем возрасте кости срастаюгся моментально. Но нам приятно твое общество, вот я тебя и держу, заодно хочу убедиться, что нет внутренних повреждений.
— Внутри у меня все цело, — ответила я. — По крайней мере, ничего не болит.
— Я же сказал, что это всего-навсего предлог.
— Доктор?
— Да?
— Я смогу снова летать? — Я со страхом ждала ответа.
— Конечно. Я видел, как люди, пострадавшие намного серьезнее, поднимались вверх и делали три круга подряд.
— Слава богу. Спасибо, доктор. А что случилось с той, другой девушкой? Она… она…
— Брендвуд? Она здесь.
— Да, здесь — отозвалась Ариэль из дверей. — Можно? У меня отвисла челюсть, я с трудом выговорила:
— Да. Конечно, входи.
Доктор предупредил:
— Только недолго, — и вышел.
— Садись.
— Спасибо.
Она не шла, а прыгала, и я увидела, что одна нога у нее забинтована. Она уселась на краешек кровати.
— Ты повредила ногу?
Она пожала плечами.
— Ничего страшного. Растяжение и разрыв связок. Два сломанных ребра. Но меня вообще могло бы уже не быть на белом свете. А знаешь, почему я осталась жива?
Я не ответила. Она прикоснулась к моей гипсовой повязке.
— Вот почему. Ты подхватила меня в воздухе, и я рухнула на тебя сверху. Ты спасла мне жизнь, из-за меня у тебя теперь сломаны руки.
— Не надо меня благодарить. Я бы сделала то же самое для любого другого.
— Верю и не собираюсь тебя благодарить. Разве благодарят человека, который спас жизнью Ты просто должна знать, что я этого не забуду.
Мне нечего было ответить, и я спросила:
— Где Джефф? С ним все в порядке?
— Он скоро будет здесь Джефф не пострадал, хотя я удивляюсь, как он не сломал обе лодыжки. Он с такой силой стукнулся ногами об пол, что это вполне могло случиться. Но, Холли… Холли, родная моя… Я сюда пробралась, чтобы поговорить о нем, пока его нет.
Не знаю, чем уж они меня перед этим пичкали — я была в каком-то полусне, однако почувствовала, что смущаюсь.
— Ариэль, что произошло? Все было так замечательно, и вдруг на тебе.
Она понуро ответила:
— Я сама виновата. Ты сказала, что мы спускаемся, и я посмотрела вниз. Вниз, в буквальном смысле слова. До этого все мои мысли были заняты только тем, как добраться до самого верха. Я и не предполагала, что поднялась так высоко. А тут я глянула вниз… у меня закружилась голова, стало страшно, и я перестала соображать — Она пожала плечами. — Ты оказалась права, я была не готова.
Я понимающе кивнула:
— Ясно. Но не переживай. Когда у меня заживут руки, я снова возьму тебя наверх.
— Холли, милая, — она дотронулась до моей ноги, — только я больше не полечу. Я возвращаюсь. Улетаю в среду на «Билли Митчел».
— Мне очень жаль.
Она слегка нахмурилась.
— Правда? Холли, ведь ты меня не любишь?
Я совсем растерялась. Ну что тут скажешь? Особенно если учесть, что так оно и есть. Я медленно произнесла:
— Что значит — не люблю? Я просто не очень хорошо тебя знаю.
Она кивнула.
— Я тоже не очень хорошо тебя знаю… хотя узнала намного ближе всего за несколько секунд. Но, Холли, послушай, пожалуйста, и не сердись. Это касается Джеффа. Он не слишком хорошо себя вел последние несколько дней, я имею в виду то время, что я была здесь. Я уеду, и все будет попрежнему.
Теперь, когда она назвала вещи своими именами, я уже не могла уйти от разговора, чтобы она не вообразила того, чего на самом деле нет. Поэтому мне пришлось объяснить, что я деловая женщина, что если я и казалась расстроенной, то только потому, что распалась фирма «Джоунс и Хардести», так и не построив свой первый космический корабль, что в Джеффа я совсем не влюблена, а просто ценю его как друга и компаньона, но раз уж фирма «Джоунс и Хардести» не состоялась», она превратится в «Джоунс и Компания».
— Так что видишь, Ариэль, тебе вовсе не надо отказываться от Джеффа. Если чувствуешь себя за что-то обязанной, забудь про это.
Она моргнула, и я с удивлением заметила, что она сдерживает слезы.
— Холли, Холли, ты ничего не понимаешь.
— Все я прекрасно понимаю. Не маленькая.
— Конечно, ты взрослая… но все же до конца ты не разобралась. Первое. — Она подняла кверху палец. — Джефф меня не любит.
— Не верю.
— Второе. Я его не Люблю.
— Снова не верю.
— Третье… Ты говоришь, что ты к нему равнодушна, впрочем, к этому мы еще вернемся. Холли, я красивая? Менять тему разговора — типично для женщин. Но я, наверно, никогда не научусь делать это так быстро.
— М-мм?
— Я спрашиваю, я красивая?
— Ты ведь сама прекрасно знаешь, что да!
— Да, знаю. Я умею немного петь и танцевать. Но одного этого недостаточно, чтобы получать хорошие роли, потому что я всего лишь третъесортная актриса. Так что, хочешь, не хочешь, приходится быть красивой. Сколько мне лет, по-твоему?
Я было заколебалась, но лгать не стала:
— Ты старше, чем думает Джефф. По крайней мере, двадцать один. Может бытц даже двадцать два.
Она вздохнула:
— Холли, я гожусь тебе в матери.
— Ну уж! В это я и вовсе не поверю.
— Я рада, что по мне этого не скажешь. Но прежде всего поэтому совершенно невозможно, чтобы я влюбилась в Джеффа, хотя, конечно, он прелесть. Но вообще, все это неважно. Важно то, что он любит тебя.
— Что-что? Ну знаешь, это самая большая глупость из всего, что ты до сих пор сказала. Я ему нравлюсь или нравилась. Но не больше. — Я чуть не подавилась. — А мне больше ничего и не надо. Да ты бы только послушала, как он со мной разговаривает.
— Я слышала. Но мальчики в этом возрасте еще не умеют выражать того, что чувствуюг, они стесняются.
— Но…
