Боб Шоу - Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра
Карев взглянул на Парму, который в профиль очень напоминал Хэмингуэя.
— Кого ты, собственно, держишься?
— Уж, конечно, не натуристов. Их дело, что предпочитают жить недолго, но весело, проливая кровь, пот и сперму, но они не должны убивать других. Это недопустимо, недопустимо до такой степени, что оправдывает разрушение их веры в то, что после зимы наступает лето.
На дальнем конце прямой, как стрела, дороги замелькали первые огни.
— Хорошо, что создатели Хельсинкской Конвенции не предвидели использования погоды как оружия, — сказал Карев.
— Разве? — Парма рассмеялся. — По моему скромному мнению, не ввели такого запрета только потому, что управление погодой является единственным современным повсеместно используемым видом оружия. Ты когда-нибудь слышал о беспорядках на Кубе во время трехлетней засухи в прошлом столетии? Об этом не говорили вслух, но держу пари, что Штаты уже тогда умели управлять погодой и воспользовались этим.
— Но ты говорил…
— Я говорил о сегодняшнем времени. Достаточно располагать соответствующими средствами, чтобы сконструировать крупное поле управления погодой и компьютеры такого качества, что рассчитают взаимодействие различных факторов, и вот уже все готово к ведению войны: тихо, тайно, предательски. Можно уничтожать урожай в других государствах или вызывать такую жару, духоту и влажность, что люди, делающие пробор справа, начнут убивать людей, делающих пробор слева. Вот это война, Вильям!
— Я по-прежнему не знаю, кого ты держишься.
— Это неважно, пока я делаю то, что должен делать. Меня называют Парма из «Фармы».
Огни впереди внезапно разбежались в стороны, поскольку грузовик добрался до следующей поляны, окруженной кольцом зданий различной величины. Парма остановился перед последним из домиков, два ряда которых образовывали миниатюрную улочку, выходящую к темному лесу.
— Твоя хата, — объяснил Парма. — Мы собрали ее только сегодня после обеда, и света еще нет, но ты можешь бросить свой багаж. Поедем в наш клуб, а парни тем временем закончат работу.
Карев все еще сомневался.
— Я хотел бы немного освежиться, — сказал он.
— Сделаешь это в клубе. Идем, водка ждет, а время идет.
Карев вылез, открыл дверь домика и поставил свой саквояж в пахнущую смолой темноту. Всего двадцать четыре часа назад он начинал с Ритчи чуждую ему холостяцкую пирушку и потому рассчитывал, что этот вечер не будет похож на тот. «Что делает теперь, именно в эту минуту, Афина?»— задал он мысленно вопрос. Снова чувствуя одиночество, он вернулся к грузовику, и тот повез его через поляну к относительно большому геокуполу, где размещался клуб. В округлом помещении, центр которого занимал бар, царила атмосфера, типичная для подобных заведений. На пружинистом сегментовом полу расставили складные столики и стулья, а на таблице объявлений висели различные листы и листики: некоторые, несомненно, служебные, другие, разукрашенные каким-нибудь художником-любителем, предвещали будущие развлечения. Хотя здесь и было тепло, Карев содрогнулся. Вернувшись из туалета, он застал Парму за столом, а перед ним стояли две поллитровые кружки пива.
— До восьми ничего другого не подают, — объяснил Парма. — Говорят, что из-за таких, как я, чтобы не упились сразу, как свиньи. — Он поднял кружку и одним глотком вылил в себя ее содержимое. — Мало того, что это недемократично, это еще и наивно.
Карев попробовал пиво. Оно было холодное и имело приятный, терпкий вкус, поэтому он, не задумываясь, последовал примеру Пармы, щуря глаза, когда защипало в горле.
— Мне нравится, как ты пьешь свою кварту, — сказал Парма, употребив слово, обозначавшее когда-то меру емкости жидкостей, а теперь ставшее опознавательным паролем среди пьяниц. — Закажи еще пару.
Карев взял очередные две кружки у бармена, который обслуживал клиентов с такой кислой миной и так неловко, как будто хотел дать им понять, что днем у него есть другие, более важные дела. В клубе было пустовато, но когда Карев осмотрел зал, то с удивлением отметил, что среди присутствующих преобладают остывшие. Это напомнило ему, что Парма не сказал ни слова о его внешнем виде и вел себя с беспристрастной мужской сердечностью, что было как бальзам для задетой гордости Карева. На мгновение он подумал, что если бы действительно закрепился, ему было бы легче смириться со сменой поведения коллег из конторы.
— Вот не думал, что в этом деле так много остывших, — сказал он, ставя кружку на стол. — Что они тут делают? Хотят быть лучше, чем есть?
— Понятия не имею, — равнодушно ответил Парма. — Я делаю только то, что должен делать.
Он опустошил кружку до половины, бодая пену испещренным жилками носом, и Карев почувствовал растущую симпатию к этому человеку. Он принялся за свое пиво, которого было как будто больше, чем в первый раз. Следующие кружки, выпитые в тот вечер, казались ему все больше и больше, но стоило поднести их к губам, как содержимое их чудесным образом исчезало. Пока Карев удивлялся этому открытому им обстоятельству, круглый зал постепенно заполнялся, а потом вдруг закачался вокруг него и задрожал. Лица людей превратились в двумерные ничего не выражающие маски, а потом вместе с Пармой он оказался за дверями, спотыкаясь в темноте. Он бы не нашел дороги к своему домику, но Парма довел его до самых дверей. Молча пожав Кареву руку, он ушел, волоча ноги.
Чувствуя, что должен немедленно лечь, Карев открыл дверь и щелкнул выключателем. Свет не загорелся, и тогда его затуманенная алкоголем память подсказала ему, что в тот вечер техники должны были кончить монтажные работы. Заглядывая в домик в первый раз, прямо напротив двери он заметил пульт климатизации. Вытянув вперед руки, он двинулся в том направлении, пока не почувствовал под руками гладкий пластиковый главный рубильник. Он без труда повернулся, и дом залил свет, и только тут Карев заметил, что на пульте нет предохранительной панели.
Некоторое время он с бьющимся сердцем тупо смотрел на провода высокого напряжения, в которые мог воткнуть пальцы, если бы ему исключительно не повезло. Неспособный удивиться или разозлиться, он подошел к кровати и лег.
Вскоре он заснул, но во сне его хрупкому стеклянному телу угрожали большие машины, слепая сила которых могла растереть его в сверкающую пыль.
Глава 8
Утренние лучи солнца разбудили Карева. Он с большим трудом поднялся, чувствуя в висках болезненную пульсацию, и пошел в маленькую ванную. Когда он оттуда вышел, то в первый момент хотел снова лечь, но вспомнил, что Парма говорил, чтобы он с самого утра явился к координатору группы и официально подписал контракт. Поэтому он открыл саквояж, вынул капсулы с кислородом и витамином С, которые использовал против похмелья, и быстро проглотил одну. Из-за желатиновой оболочки капсула неприятно остановилась где-то в горле, и он хотел уже сходить за стаканом воды, когда взгляд его остановился на пульте климатизации.
