Павел Амнуэль - Конечная остановка (сборник)
– У него, ты же знаешь… наверно… – Ира посмотрела на меня с печальной неуверенностью: чувствовала, что мы странным образом находились сейчас не то чтобы в разных мирах, но в разных душевных состояниях, памяти наши еще не притерлись друг к другу. Похоже, мы были здесь мужем и женой. Может, здесь не было Лили и мальчиков. Ира это знала, а я еще нет. Или – просто нет?
Что, если я не вспомню, как мы вечером собирались к Лёве? Я помнил садик, скамейку, только что взошедшую полную луну…
Мне стало страшно, я представил себе дальнейшую жизнь, если… Ира почувствовала и этот мой страх, потому что прижалась ко мне, обняла за талию и повела по пустынной улице.
– Ира, родная… – сказал я, поворачивая ее к себе и глядя в ее голубые глаза, казавшиеся сейчас черными, как сама ночь. – Женечка… сколько ей?
Теперь и Ире стало страшно. Она отпрянула, но взяла себя в руки и не стала отводить взгляда. Страх ее, выплеснувшийся наружу в резком движении, спрятался, но не исчез, только стал мне не виден.
– Миша, – сказала Ира. – У нас нет детей. Женечка… она там, в памяти. Мне плохо, Миша. Я не смогу без Женечки. Не смогу.
– Когда мы поженились? – Я понял – не вспомнил, а всего лишь понял, что дома нас не ждет никто, и у Лёвы мы засиделись так поздно именно потому, что дома нас никто не ждал.
– Двенадцать лет назад, – сказала Ира сквозь подступившие слезы. – Двенадцать лет, и я только сейчас почувствовала, как это страшно – жить без детей… без Женечки.
– А… Лиля? – я не мог задать более глупого вопроса, но мне нужно было знать, в каком мире мы оказались.
– Какая Лиля? – с неожиданной злостью сказала Ира. – Ты о чем думаешь?
– Хочу понять, если не могу вспомнить.
– Прости, – сказала она. – Прости, пожалуйста. Ты вспомнишь, обязательно вспомнишь, я же вспомнила. Просто раньше ты вспоминал первый и тянул меня за собой, а сейчас я… Ты вспомнишь.
Она еще несколько раз повторила «ты вспомнишь», а потом все-таки ответила:
– Лилей звали твою пассию в университете. Ты встречался с ней на первом курсе, а потом мы с тобой познакомились, и ты дал Лиле отставку. Она сейчас…
Ира сделала паузу – вспоминала то, что, скорее всего, предпочитала забыть.
– Она на электроламповом работает, лаборанткой.
– Не в школе? – не надо было мне спрашивать, само вырвалось.
– Нет, – сухо сказала Ира. – Впрочем, я… ты о ней ничего не слышал вот уж три года. Или не говорил, – последние слова она произнесла голосом ревнивой фурии, и я в темноте ощутил ее отчужденность. Откуда мне было знать, виделся ли я с Лилей в последнее время, если я не помнил нашего с ней романа на первом курсе?
– Вон такси, – сказала Ира и подняла руку, подойдя к кромке тротуара.
Машина притормозила, и я открыл заднюю дверцу, пропуская Лилю в салон. Водитель сказал, не оборачиваясь:
– Если далеко, не поеду. У меня смена кончается.
– Поселок Монтина, угловой дом с часами, знаете? – сказала Ира. Она там жила с родителями, а потом там жил товарищ Островой Б.П. Значит, сейчас там жили мы… вдвоем?
– Десять рублей, – сказал водитель.
– Хорошо, – согласилась она, будто точно знала, что в кошельке есть нужная сумма.
– Деньги у тебя, – сказала мне на ухо Ира, и я полез в боковой карман пиджака. Кошелек оказался на месте, но в темноте я не мог на ощупь определить достоинства купюр, достал все. Остановив машину у подъезда, водитель включил в салоне свет, и я отсчитал ему три трешки и рубль.
Я бросил взгляд на список жильцов: в шестнадцатой квартире жили Бернацкий М.П. и Маликова И.А. Выйдя за меня, Ира не стала менять фамилию? Почему? В мире, где мы прожили долгую жизнь, Ира была Бернацкой, ее в ЗАГСе спросили: «Берете ли вы фамилию мужа?», и она с такой поспешностью сказала «Да», что женщина-регистратор не сдержала улыбки.
Похоже, мы жили вдвоем. А родители? Почему-то я не подумал о своих – решил, что в этой эмуляции они, как и во всех других, тихо жили в Третьем микрорайоне, ни во что в моей жизни не вмешиваясь и проводя старость в самим себе навязанном душевном покое, который казался мне уходом от всякой реальности.
– Папа с мамой, – сказала Ира, пока мы медленно поднимались на пятый этаж, – уехали три года назад к Светке в Казань. Муж Свету бросил, она одна там была с ребенком, а мы здесь жили вчетвером и не очень ладили.
Спасибо за информацию, – хотел сказать я, но хватило ума промолчать. Если бы Ира без вопросов с моей стороны объяснила, кто я здесь – может, и не астрофизик вовсе, а биолог?
– Успокойся, – сказала Ира и прижалась к моей груди. Мы стояли, обнявшись, в небольшой комнате, где помещалась двуспальная кровать, тумбочка, небольшой трельяж, в зеркале которого я увидел свое отражение: испуганный взгляд, всклокоченные волосы.
– Успокойся, пожалуйста, – повторила она, подняв голову. Мне показалось, что Ира хотела что-то сказать взглядом или пыталась о чем-то напомнить, а может, думала, что из мозга в мозг перетекут ее воспоминания, которые станут и моими. Тогда и мои собственные вздохнут и раскроются, наконец, чтобы я стал своим человеком в этом мире.
Ничего не менялось. Не чувствовал я в себе движения памяти, не помнил эту комнату, в которой мы с Ирой спали и где в тумбочке наверняка лежала моя электрическая бритва «Харьков», то и дело ломавшаяся; я давно хотел заменить ее на новую, но жалко было денег, которых всегда не хватало.
Я оторвался от ее губ, от ее рук, от ее недоуменного взгляда и, обогнув кровать, подошел к тумбочке. Там лежали женские мелочи: тюбики, щеточки, коробочки…
– Ты что-то ищешь? – спросила Ира и обняла меня сзади, прижавшись лбом к моей спине. – Если тебе нужна бритва, то ты кладешь ее на полочку в ванной.
Я никогда не держал бритву в ванной комнате, потому что обычно не смотрел во время бритья в зеркало. Я брился и читал книгу, одно не мешало другому. Здесь у меня другие привычки?
Я опустился на край кровати и принялся стягивать туфли – надо было еще в прихожей надеть тапочки, но мне было не до того.
Тапочки принесла Ира, заставила меня лечь, и я стал медленно погружаться в сон, чувствовал, как Ира снимала с меня рубашку, расстегивала брюки, будто я ввалился домой вдребезги пьяный и не способен был сам за собой поухаживать. Мне было приятно, когда пальцы Иры касались моей груди, рук, плеч.
Что-то было потом… я заснул.
* * *Проснулся я отдохнувшим, с ясным сознанием, но с тем же ощущением собственной беспомощности. Ира гремела посудой на кухне, и я, надев висевшую на плечиках в платяном шкафу пижаму (моя, чья же еще?), пошел на звуки. Обернувшись, Ира все поняла сразу, и плечи ее опустились: видимо, тоже ждала, что я проснусь другим человеком. Здешним.
